Моховики переглянулись, а Взимок беспокойно заерзал на месте. После второго намека не позвать княжича будет невежливо, а ведь боязно! Кто их знает, оборотней? Да и кмети его тоже, по всему видно, не промахи — нарожают девки после выводок волчат!
А Огнеяр глянул на девушку из Вешничей, глаза его блеснули в свете огня, и он запел:
Родня лисогорского жениха с удовольствием усмехалась, слушая, как сам княжич прославляет успех сватовства их парня. Моховики опять переглянулись: песня волка заставила их встревожиться о своих козочках. А Огнеяр уже запел новую песню:
Забыв обо всем, хозяева слушали его, женщины не сводили с княжича глаз, теперь он им всем казался красавцем. Глубокий, низкий и при этом легкий голос лился, как широкая могучая река, завораживал, проникал прямо в сердце, минуя слух. Каждый из слушателей в себе самом ощущал любовь и стремление к любимому существу, неизмеримые силы, чтобы идти к нему. Эта любовь заполняла весь мир и наполняла жизненными соками, но где-то в глубине ее слышалась тоска по несбыточной мечте — ведь Велесу, зимнему жениху прекрасной Лели-Весны[27], любовной тоски достается гораздо больше, чем краткой и обманчивой радости. Так мог петь только сын самого Велеса.
И больше всех им была очарована молоденькая девушка из рода Вешничей. Он смотрел на нее, пока пел, и она не отводила глаз, всем существом впитывая любовь, которую он обещал ей своей песней. Слушая песню, слова которой ей и раньше были знакомы, она вдруг саму себя ощутила богиней Лелей, к которой вечно стремится сумрачный Подземный Хозяин, и вода весенних ручьев потекла в ее жилах, весеннее солнце засверкало в очах. Прежде весь ее мир был ограничен своим займищем да несколькими соседними, родовыми угодьями, полями, ближним лесом и рекой, но он, чуроборский княжич и оборотень, вдруг раскрыл перед ней огромный мир, неоглядный по ширине и глубине. Сами очертания привычного мира дрожали, становились прозрачными. И сквозь них проглядывало совсем иное бытие — медленно дышащее, лишенное времени, лишенное четких границ и ограничений, но живое! Туда могут заглянуть только самые мудрые ведуны и чародеи, но сейчас и она, простая девушка из рода Вешничей, видела эти миры, и не в воде гадательной чаши, а в глазах чуроборского оборотня, которого она по рассказам представляла каким-то чудовищем и который на деле оказался так прекрасен, что захватывало дух от одного его присутствия. Хотелось без конца смотреть ему в лицо, по которому перебегают тени от огня, слушать его волшебный голос. Он все это может — и серым волком, и ясным соколом, и добрым молодцем…
А что-то в глубине сознания настойчиво предостерегало: берегись, он — волк, никто не знает, что у него на уме и чего от него ждать. Он сам был как огонь — и согреет, и обожжет. Ведь недаром первый же поцелуй Белеса погружает Лелю в сон, схожий со смертью, — и не Велесу дано пробудить богиню-весну к новой жизни, а другому, совсем другому…
Огнеяр замолчал, звякнули в последний раз бронзовые струны и стихли, будто жалуясь, что никакая красота не может жить вечно. И в наступившей тишине ясно прозвучал где-то вдали волчий вой. Все вздрогнули, а Огнеяр сдвинул гусли с колен и мигом оказался на ногах, вскинул голову, прислушиваясь. Люди молчали, не мешая ему, тоже слушали, хотя не могли услышать то же, что и он. Далекий волчий вой разливался под небом, и в нем было что-то от ворожбы только что отзвучавших песен.
— Это он, — хрипло сказал Огнеяр, словно боролся с желанием на вой ответить воем, и всех пробрала дрожь от его изменившегося голоса. Только что он был богом, а теперь в нем поднял голову зверь, и всем стало так жутко, будто перед очагом вдруг оказался настоящий косматый волк. — Это Белый Князь Волков. Он говорит, что этой зимой его охота — здесь.
— Как так — здесь? — Взимок первым опомнился и тревожно завертелся на месте. — Куда нам еще? У нас и так волков развелось — страсть! И так боимся — не то к войне, не то к мору повальному.
— Княжич наш ясный! — подала голос одна из женщин. — Ты бы оборонил нас от них!
Опомнившись, все наперебой стали просить Огне-яра защитить их от Князя Волков. Поверив в дружелюбие оборотня, все в нем увидели лучшую защиту.
Огнеяр молча выслушал просьбы, а потом резко затряс головой, так что пряди черных волос закрыли ему лицо.
— Поговорить — поговорю, — сказал он наконец. — А не захочет Князь Волков уйти — в драку не полезу. Я ему не указ.
Никто не ответил ему, уговоры прекратились. Кмети знали, что при всей своей любви к охоте Огнеяр не убил ни одного волка. А Моховики поняли: волк для Огнеяра зверь заповедный. Все равно что брат.
Вскоре Моховики разошлись, тот парень из Вешничей увел сестру, не дав ей даже оглянуться на Огнеяра. Гости улеглись спать. Огнеяр устроился возле самого очага, но долго не мог уснуть, ворочался, то и дело поднимался и подкидывал дров в огонь. Вдали разливался волчий вой, и он ясно различал голос Князя Волков. Огнеяру не приходилось встречать старого Князя, хромого на переднюю правую лапу, но он не раз видел его следы и хорошо помнил его запах. Протяжным воем старый Князь оповещал всех, имеющих уши, что этой зимой он со своей стаей охотится над Белезенью и горе тому, кто явится сюда без его позволения. Его предупреждения и угрозы не касались Огнеяра, рожденного человеком и живущего в человеческом облике, но внутри него медленно и неуклонно поднималось раздражение. Протяжный вой холодным сквозняком втягивался в уши, и Огнеяр сжимал зубы от подступающей злобы, вызов сам собой зарождался в его груди, рвался в горло. Хотелось выйти во двор, поднять голову к небу и ответить, сказать Хромому Князю, что он, Огнеяр Серебряный Волк, будет со своей Стаей охотиться там, где захочет, и угрозы старого хромого пса его не пугают.