Провожать хоругвь пана Кмитича вышел чуть ли не весь город. То и дело оршанский князь свешивался с седла своего вороного скакуна и жал протягиваемые руки. Тут были и шляхтичи, и простые горожане, пришли даже селяне и еврейские торговцы. Все любили и уважали Кмитича, впрочем, исключительным уважением пользовались в городе ранее его отец и старший брат. И, несмотря на то, что сие уважение Кмитич получил в наследство, он, тем не менее, подкрепил его тем, что и вправду считался добрым паном, заботясь о родном городе, как мать о детях. Кмитич всегда снимал шляпу, когда снимали перед ним, всегда был весел и добр, не отказывал в просьбах и был щедр и совершенно не жаден на деньги. «Гроши — это вода. Их жалеть бесполезно и не нужно», — часто приговаривал оршанский войт, когда, по мнению кого-либо из своих друзей, безрассудно спускал крупную сумму денег в харчевне или же делал слишком дорогой подарок малознакомой паненке. А его кутежи и дуэли воспринимались оршанцами, скорее, как мальчишеские невинные забавы, не злые и умилительные…
Гудели волынки и колесные лиры, грустные песни перебивали одна другую, и Кмитич едва не прослезился. Ощущение было такое, что еще не скоро он вновь увидит родной город.
Глава 4
КМИТИЧ В СМОЛЕНСКОЙ ФОРТЕЦИИ
Кортеж Кмитича быстро достиг Дубровно, где заночевал, и уже в конце следующего дня пересек воображаемый порог смоленского воеводства. Кмитич с любопытством вертел головой по сторонам, пытаясь понять, чем здешние леса, луга и облака отличаются от тех, что в соседней Орше и более дальних Витебске, Менске и Гродно. Кмитич любил бывать в разных местах Литвы, как и в различных странах не выгоды ради, а зачастую просто из-за пылкого географического интереса: вдохнуть ноздрями неизвестные ранее запахи дальней стороны, послушать, как шумят там деревья, посмотреть, как стоят дома, как говорят и улыбаются тебе местные жители… Именно благодаря всем этим мелочам, постоянно примечаемым любопытным князем, если бы Кмитича разбудили в лесу и спросили, в какой именно части страны он находится, то оршанский войт без особых трудов определил бы, где он: на севере или же юге Менского воеводства, под Вильной или же под Брестом.
— Литва большая и очень разная, — не раз говорил Кмитич сябру Михалу Радзивиллу, который наивно полагал, что люди, леса и луга Княжества везде одинаковые…
После местечка Красный населенные пункты словно попрятались, и отряд оршанского князя поехал волнистой дорогой, мимо холмов и глубоко врезанных речных долин, лугами и полями. Иногда литвины под развевающейся на ветру оршанской хоругвью проезжали белыми березовыми рощами, и Кмитич отмечал про себя местное преимущество лиственных деревьев над хвойными. Несколько раз отряд миновал вески с величавыми названиями Сырокоренье, Ясненское… Кмитич также не мог не отметить некоторый творческий беспорядок местных деревень, которые порой напоминали сгрудившиеся у дороги хуторы без каких-либо заборов. Не было в них той же опрятности и аккуратности, к которой Кмитич привык в Орше, Менске и Гродно — местах, где у него были фамильные маентки… Проехав очередную веску, большую, но несколько хаотично застроенную, Кмитич лишь ухмыльнулся, кивнув ротмистру Казацкому на заброшенного вида колодец, где его ратники «журавлем» набирали воду. «Журавль» скрипел и стонал, словно живой. Ротмистр, сам смоленских кровей пан, нахмурился и холодно ответил:
— М-да уж, пан войт, здесь люди проще живут, ничего не поделаешь. Не до красот им. Многострадальная земля смоленская! Сколько здесь царских войск огнем и мечом хаживало! И Иван Третий, и Четвертый, и Василий Третий, и воевода Шейн, и татары…
— Так, чувствуется, — кивнул Кмитич, не дав ротмистру закончить печальный перечень всех войн, — да и нынешний царь вроде как собирается. Как вы думаете, пан ротмистр, будет война?