Минутное замешательство и полное смятение сменилось радостью. Взрыв, словно божественная рука, перечеркнул весь сценарий битвы, переписав его в пользу смолян. С победным криком кинулись горожане на покрытые серыми клочьями дыма стены и то, что осталось от башни. Первым с окровавленной шпагой бежал Боноллиус. За ним устремился подсудок смоленский Униховский и пан Парчевский, писарь земский. Вся стена и вал были завалены черными и серыми кафтанами убитых, раненых и оглушенных ратников. Какой-то пехотинец в лаптях сидел на стене, обхватив руками окровавленные уши, мыча, словно немой. Среди дымящихся руин башни пьяно шатался, будто разыскивая что-то, стрелецкий сотник в темно-зеленом закопченном кафтане. Его борода была длинной и слипшейся от крови, вместо правой руки болтались багровые ошметки. Он шел с удивленным лицом, не находя своей оторванной конечности вместе с саблей… Боноллиус просто столкнул его сапогом с дороги. Обескураженные и оглушенные московитяне, те, что еще чудом остались на стене, были вмиг поколоты, побиты и сброшены вниз, некоторые прыгали сами, словно кончая жизнь самоубийством. Трупами царских ратников была усеяна вся стена и вал, сколько хватало глаз — более трех тысяч мертвых тел! Здесь конфузия московского войска была полной.
Не меньший натиск вытерпел и Малый вал (Шеин пролом). Здесь черкасская рота тюрок с криком «Урр!» вместе со стрельцами разрушила все преграды, вырубила несколько рядов палисада, оттеснила с нижнего вала немецкую пехоту и уже стала взбираться наверх, где стояли пушки. Но в тот момент, когда защитников уже охватило отчаяние, по напирающим черкасам с тыла с криками налетели смоленские бердышники, рубя налево и направо. Эти словно свалившиеся с небес литвины на самом деле прошли тайным ходом с ближайших кватер Униховского. Сам Униховский, облаченный в латы панцирника, возглавлял эту дерзкую вылазку. Какой-то татарин, увидав красный щит и офицера в кольчуге и мисюрке, дико закричал:
— Кмитич! Кмитич шайтан! Кызыл шайтан!
Московитяне, посчитав, что вернулся «дьявол Кмитич» с войском, в панике бросились бежать, но оказались зажатыми между валом и бердышниками. Со стен ободренные защитники вновь открыли пальбу, а литвины Униховского ударили своими длинными бердышами. Началась рубка разбегающихся и почти не сопротивляющихся людей, и очень скоро у стены никого не осталось: московитские ратники большей частью устлали своими телами землю, а бердышники, унося убитых и раненых, ретировались обратно в потайной ход, уводя пленных.
Не менее жарко было и на кватере, обороняемой канонирами Кмитича под командованием деда Салея. Но здесь дела шли лучше благодаря именно тем картечницам, что установил Кмитич. Еще одну картечницу, начатую Кмитичем, канониры доделали буквально за день до штурма — колесный туфяк: три ствола, установленные на крутящемся колесе. Угол обстрела из этого орудия был необычайно широк, особенно если учесть, что колесо можно было накренять на специальных пружинах. Московитяне здесь не смогли даже установить лестницы — пушкари Кмитича сбивали их плотным огнем своих двенадцатиствольных картечниц и колесным тюфяком. Тем не менее, руки Твардовского все были посечены осколками стены, и парень работал у лафетов пушек с залитыми кровью пальцами. Дед Салей получил пулю в предплечье, но даже не обращал на это внимание.
— Forwards![18] — кричал невысокий, но юркий шотландец Лермонт своим солдатам, но те лишь медленно пятились, пригибаясь под плотным огнем со стен Смоленска. Пятясь, шотландцы смешались с ратниками Хитрова, ринувшимися вперед прямо под огонь смолян. Кузьма из далекой мерянской костромской деревеньки Пайк также шел здесь, сжимая пищаль в крепких ладонях. «Тят шава, тят сала (Не убей, не укради)», — повторял он про себя слова, что считал священными. Кузьма, меткий охотник, бивший из лука белку в глаз, мог бы легко подстрелить кого-нибудь на смоленской стене, но стрелять в людей считал смертным грехом. Он вообще с ужасом наблюдал за всем, что творилось вокруг него. Смотрел и не понимал, что он делает здесь, в чужом краю, зачем штурмует эти крепкие стены, каких он никогда в жизни не видел… Вот изрядно поредевшие и покошенные пулями, ядрами и картечью колонны ратников Хитрова также отхлынули от стены.