— Мы?
Дверцы «форда» с треском распахнулись. Три человека, прятавшиеся в салоне, бросились к багажнику, схватили Билли Джо с обеих сторон и сзади, заставили согнуться и подтолкнули головой к пластиковому мешку с порошком. Билли Джо, отчаянно упираясь, отворачивался и извивался, но, несмотря на годы работы с кувалдой, не сумел справиться с решительно настроенными незнакомцами.
— Все для тебя, Билли Джо.
Он боролся с неистовой яростью, но сильные руки продолжали пригибать голову к порошку, от резкого, удушливого запаха которого у него перехватило дыхание. Теперь он понял, что это. Соли аммиака. Порошкообразный отбеливатель.
— Нет! Господи! Стойте! Я… — Голос Билли Джо прервался, когда лицо его погрузилось в порошок и ядовитая белая пыль наполнила рот.
Затем его голову затолкали еще глубже. Порошок набился в уши, нос. Билли Джо пытался задержать дыхание, но, пока трое держали, четвертый затянул горловину пластикового мешка на его шее, и Билли Джо в конце концов непроизвольно вдохнул и почувствовал, как обжигающий, едкий аммиак течет в легкие. Как он жжет! О Господи, как же он жжет!
Последнее, что он услышал, прежде чем потерять сознание, было:
— Мы знаем, что это не тот порошок, к которому ты привык. Как он тебе нравится, Билли Джо? Из-за тебя триста человек погибли от отравления аммиаком. Пришла пора тебе самому его понюхать.
Глава 16
Восточный берег Миссисипи, в десяти милях к северу от Мемфиса
Сколько Харрисон Пейдж ни выбивался из сил и ни пыхтел, лежа на кровати в своем загородном особняке, он вынужден был признать, что все его усилия ничего не стоят. Уж если не стоит, так не стоит, с горькой иронией подумал он. В изнеможении, оставив всякую надежду, Пейдж соскользнул с женщины, роман с которой послужил причиной развода с женой, и, распростершись на спине, уставился в потолок невидящим, мрачным взглядом.
— Не расстраивайся, солнышко, — сказала женщина. Ее звали Дженнифер. — И не думай, будто твои мужские способности оказались под угрозой. Ты просто устал. Переутомился.
— Да, переутомился, — повторил Пейдж.
— Попозже мы попробуем еще раз, солнышко.
Пейдж только недавно начал осознавать, до чего же его раздражает ее визгливый голос.
— Не думаю. У меня болит голова.
— Прими таблетку из тех, что я принимаю на ночь.
— Нет.
Пейдж встал, надел пижаму, подошел к окну и раздвинул шторы, слишком занятый своими мыслями, чтобы полюбоваться лунным светом, мерцавшим на водной глади реки.
— Тогда, может быть, хочешь выпить, солнышко?
Если она не перестанет называть его солнышком…
— Нет, — ответил он раздраженно. — Я должен встретиться с адвокатами, прежде чем утром буду давать показания перед комиссией. Мне нужна ясная голова.
— Я только хотела сделать как лучше, солнышко.
Он резко повернулся к ней, стараясь сдержать гнев. Луна через раздвинутые шторы осветила ее нагое тело, темный бугорок между ног, роскошные бедра, тонкую талию, пышную грудь. Слишком пышную, с горечью подумал Пейдж. Её груди похожи на перезревшие дыни, которые вот-вот начнут гнить. А кожа, когда он гладил ее, теперь вызывала у него отвращение, потому что, прежде гладкая и возбуждающе мягкая, в последнее время она стала другая, словно под ней появился слой чего-то похожего на желе, на… жир, решил Пейдж. Если она и дальше будет валяться целыми днями, глядя «мыльные оперы» и пожирая шоколад, то скоро вся заплывет жиром.
И хотя ему удалось подавить раздражение, он не мог избавиться от чувства горечи. «Как я мог свалять такого дурака? Мне пятьдесят пять. Ей двадцать три. Если бы я держал своего дружка в штанах, где ему самое место, не был бы сейчас по уши в дерьме. Сразу после того, как я трахнул ее в первый раз и она стала называть меня солнышком, следовало понять, какую ошибку я совершаю. У нас нет ничего общего. С ней не о чем разговаривать. Почему я сразу же не покончил с этим? Дал бы ей премию, перевел в другой отдел и возблагодарил бы Господа, что не испортил себе жизнь». Но факт остается фактом, печально признал Пейдж, половое влечение возобладало над разумом. Он-таки испортил себе жизнь и теперь не знал, как ее спасти.
— Я иду вниз. Надо подготовить кое-какие показания для комиссии.
— Как знаешь, солнышко. Я всегда говорю, раз надо — значит, надо. Только помни, что я тебя жду.
«Да, — подумал Пейдж, подавляя отвращение. — Это-то самое страшное. Ты меня ждешь».
Он надел шлепанцы, вышел из спальни, и, шаркая ногами, прошел по коридору к лестнице. Потом, держась за мраморные перила, нетвердым шагом спустился вниз, чувствуя облегчение оттого, что хотя бы на время остался один. Его тошнило от терпкого запаха ее духов, напоминавшего сладковатый запах цветов на похоронах.
Кроме них двоих, в особняке никого не было. Он на всякий случай отослал дворецкого, повара и горничную, чтобы те не услышали изобличающих его разговоров и не могли бы ничего разболтать во время допросов правительственным следователям. Гулкий звук его шагов в темном вестибюле вызвал у него острое ощущение пустоты вокруг и внутри себя. Пейдж вошел в кабинет и зажег свет. Он остановился, тяжело дыша, глядя на пачки документов на письменном столе, — вопросы, которые, как предполагали его адвокаты, может задать комиссия, и бесчисленные, тщательно выверенные варианты ответов, которые он должен выучить наизусть. Пейдж медленно обошел вокруг стола, устало опустился в кресло и принялся просматривать повергавшие его в отчаяние документы. Будь с ним рядом сейчас его бывшая жена Патрисия, он поговорил бы с ней, во всем разобрался и попытался бы решить проблемы. Она всегда помогала ему, сочувственно выслушивала, массируя ноющие мышцы плеч, давала дельные советы. Но будь Патрисия с ним, на него не свалились бы все эти неприятности, потому что они не развелись бы, и она не поставила бы его на грань банкротства, потребовав при разводе значительную часть имущества, и он не отвлекался бы от управления железной дорогой, не говоря уж о том, что не сокращал бы расходы на ее ремонт и содержание, стараясь выжать как можно большую прибыль и возместить те миллионы, которые выплатил бывшей жене. Триста человек погибло. Десятки тысяч акров лесов и пастбищ превратились в бесплодную пустыню. Отравлены источники питьевой воды целого района. И все потому, что он думал не головой, а тем, что у него в штанах.
Внезапный шум заставил Пейджа вздрогнуть и обернуться. Страх сдавил сердце, когда он увидел, как распахнулась стеклянная дверь, ведшая во внутренний дворик дома, и в кабинет вошли трое мужчин и женщина. Всем было лет по тридцать, подтянутые, красивые, "одетые в темные тренировочные костюмы.
Пейдж вскочил с кресла. Многие годы на высоких должностях научили его при малейшей угрозе действовать решительно, не выказывая страха.
— Какого черта вы тут делаете? Убирайтесь немедленно!
Они закрыли дверь.
— Я сказал — убирайтесь!
Они ответили ему улыбкой. Женщина и один из мужчин держали руки за спиной.
Пейдж изо всех сил старался скрыть страх. Они выглядели слишком благопристойно, чтобы быть грабителями, правда, он не знал, как выглядят настоящие грабители, однако… Может, они…
— Черт побери, если вы репортеры, то выбрали неподходящее время для интервью, и, кроме того, я больше не даю интервью!
— Мы не репортеры, — ответила женщина.
— У нас нет к вам вопросов, — сказал один из мужчин.
— Я вызываю полицию!
— Это бесполезно, — проговорил другой мужчина.
Они подошли к нему. У женщины и одного из мужчин руки по-прежнему были за спиной.
Пейдж схватил телефон и набрал 911, внезапно осознав, что в трубке нет гудков.
— Видите, — заметил третий, — это бесполезно.
— Я же закрыл двери! Я включил сигнализацию! Как вы вошли?
— Мы умеем пользоваться инструментами, — ответил первый мужчина.
— Например, вот этими, — добавила женщина.
Они вынули руки из-за спины.
Пейдж открыл рот, но его охватил такой ужас, что крик застрял у него в горле. И тут же двое мужчин схватили Пейджа за руки и повалили спиной на стол, третий занес над ним железнодорожный костыль, а женщина, взмахнув кувалдой, вогнала костыль прямо в сердце Пейджу.