Жить старухой было во многих отношениях славно: Джербану становилась все религиозней. Она вдруг припомнила годовщины смерти многочисленных родственников и стала заказывать дорогие моления за отлетевшую душу каждого. Она молилась пять раз в день и, следуя примеру храмовых жрецов, после каждой молитвы жгла сандаловое дерево в кухонной плите. По утрам и вечерам она благочестиво носила из комнаты в комнату семейную курильницу, в которой густо дымился сандал и священные благовония. Фредди полагал, что все это семье на пользу, хотя не забывал, что семейная польза ощутимо бьет его по карману.
Мученический ореол очень шел к новому облику Джербану, поэтому она не давала ему померкнуть. Джербану шарахалась от каждого взгляда Фредди. Если взгляд был строгим, то добавлялось и заметное дрожание рук. Ну, а если Фредди осмеливался сделать теще замечание, она тут же тяжело валилась в обмороке на пол.
Боясь, как бы она не свернула себе шею своими штучками, Фредди старался помалкивать. Когда же ему случалось что-то сказать, Джербану воспринимала каждое слово с подчеркнутой кротостью.
Ее беспощадная кротость и терпеливое мученичество выводили из себя даже Путли.
Козырным тузом Джербану была скорая кончина. Новый возраст приблизил ее к небесам, и близость смерти открыла упоительные возможности для изобретательности Джербану.
Начиналось примерно так:
— Какое это имеет значение, мне уже недолго осталось…
Или так:
— Вот умру — можете делать, что хотите. Вы уже скоро от меня избавитесь. Единственное, чего я желаю, — покоя и уважения к моей старости, пока я жива.
Фредди потрясенно наблюдал это убийственное превращение. Ему казалось, что тяжкий груз с левого плеча перелег на правое.
Было ясно, что Джербану не простила его, но теперь избрала ухищренный и опасный способ изводить зятя. Фредди не мог не выказывать сочувствие и сострадание теще. А Джербану с наслаждением рассуждала о смерти, вгоняя зятя в тоску, понемногу переходившую в суеверный страх.
Прошел месяц, и Фредди начал жалеть о прошлом: визгливая, буйная ведьма была гораздо лучше нынешней слезливой, покорной ханжи.
Глава 5
Парсы не закапывают и не сжигают мертвых — трупы оставляют на возвышениях без крыш, где их расклевывают стервятники. Англичане дали этим необычным кладбищам романтическое название «башен молчания».
Два слова о башнях: круглое строение, облицованный мрамором пологий пол с углублением, напоминающим воронку с отверстием посредине, — туда стекает кровь, ссыпаются высохшие кости. Подземные каналы отводят все это к четырем глубоким колодцам, расположенным довольно далеко от башни. В колодцы насыпаются известь, древесный уголь и сера.
По верхнему краю мраморной воронки идет широкий уступ, на который можно уложить пятьдесят мужских трупов, пониже — уступ для пятидесяти женских трупов, третий уступ предназначен для детей. Стервятники расклевывают труп в несколько мгновений, оставляя голые кости.
Высота башни рассчитана так, что стервятник может перелететь через ее стены, но если попытается подняться с тяжелой ношей в когтях или клюве, то ударится о верхний край.
Никто, кроме смотрителей, не должен видеть кровавое зрелище, которое разыгрывается внутри башни.
Похоронный обряд зороастрийцев сложился в каменистых горных районах Ирана, где не хватало пахотной земли и слишком она ценилась, чтобы использовать ее под кладбища. В тех краях и в те времена обычай был и практичен, и гигиеничен. Но в наши дни парсы разбросаны по всему Индостану; в больших городах — Бомбее или Карачи — выстроено по три-четыре «башни молчания». Ну а парсов, живущих далеко от башен, приходится просто зарывать в землю.