Компания отреагировала профессионально. Жилистый подскочил к инвалиду и нанёс ему сомкнутыми в замок руками парализующий болевой удар в область почек. А потом младший медперсонал санатория со знанием дела бил ногами скорчившегося от боли и мычащего Гошу.
- Хорош, братва! - наконец объявил расписной субъект в майке. - Ещё прижмурится чёрт слюнявый.
- Ну-ка, ну-ка, что это там у нас? - заинтересованно потянулся к Гошиной шее третий санитар, высокий и костлявый.
Он поколдовал руками, чтобы вытащить на свет золотую цепочку с крестиком. Костлявый удовлетворённо крякнул. И собрался было опустить добычу в нагрудный карман, как расписной ухватил его за локоть, нажав там на какую- то хитрую кнопку. Ойкнув от боли, костлявый выпустил крестик прямо в раскрытую ладонь своего решительного коллеги.
- Не по чину берёшь, Кадаврик, - злобно прошипел он прямо в волосатое ухо костлявого.
Тот понурился.
- Кузя! - Обратился расписной к молодому санитару. - Возьмёшь в процедурной капроновую нитку, и повесишь крест леваку в обратку, на шею. Если пропадёт, спрошу по полной. Крест ему мамка на шею вешала, а это святое. Ну а остальное «рыжьё», без проблем на кон ляжет.
Он покрутил на пальце цепочку.
- Как скажешь, Хабар! Твоё слово закон! - угодливо заглянув в глаза расписному, проблеял узкогрудый длинноносый Кузя.
И тут же, не откладывая дела, суетливо выбежал за дверь - искать капроновую леску.
***
Очнулся Гоша в тёмной палате. Переодетый в больничную серую пижаму, он лежал на голом матраце, воняющем дезинфекцией. Хотелось в туалет. Он попытался приподняться, чтобы сесть на койке, но не сумел. Привязанный за руки и ноги к железным кроватным поручням, он мог лишь немного шевелиться. Едва различимые, на соседних койках, ворочались соседи по палате. Они испускали кишечные газы, стонали, плакали и всхрапывали во сне.
- Мама Щвета, ты де? - горестно всхлипнул слабоумный. - Я щас описусь!
Он уже не слишком надеялся на ответ. За последние месяцы Гоша уже начал привыкать к тому, что мать навсегда исчезла из его несчастной полудетской жизни. Тем неожиданнее был внезапно прозвучавший в голове голос покойной матери:
- Потерпи, Гошенька! Сейчас! Я помогу, сынок!
- Мама Щвета?! Ты десь?! - встрепенулся Гоша.
Вдруг он почувствовал, что руки и ноги свободны. Инвалид присел на кровати и ощутил тянущую тупую боль в затылке. Требуя облегчения, мучительно ныл мочевой пузырь. Гоша встал, но его тут же охватило парализующее бессилие. Закружилась голова, да так сильно, что он снова повалился на койку. Серое пятно потолка, едва различимое в темноте, принялось раскручиваться над ним, словно лопасти взлетающего вертолёта.
Приступ необоримой тошноты заставил Гошу перегнуться через край кровати. Целых полминуты болезненные спазмы терзали его пустой желудок. Рвотные звуки разбудили ближнего соседа.
- От п-палазитуска! - зашепелявил он, ворочаясь на своей койке. - Как новенький, так обязательно левёт по ночам! Мало, что белугой левёт, есё и гадит кругом, слон с-саванский! Дай же тисыны людям, звелина а-афликанская!
- Ой, добрі люди, хороші мої! Коли ж визаспокоїтеся?! - донёсся из дальнего угла палаты плачущий мужской голос. - Зараз санітари прокинутися, прибіжать і поб'ють всіх[2]
Гоша предпринял новую попытку встать, и на этот раз это удалось. Парень сунул босые ноги в разношенные тапки ворчливого соседа и, цепляясь за железные поручни кроватей, ледяные на ощупь, побрёл к едва различимому в темноте серому квадрату двери. По счастью, та оказалась незапертой.
В плохо освещённом коридоре властвовал неистребимый больничный сквозняк. В ноздри ударила волна ужасного смеси сырого тления, плесени, горелой каши и дезинфекции. Это был дух неволи, запах гнилого человеческого скотства, казёнщины и рабского бараньего тупого бесправия.
Найти туалет не представилось труда - его местонахождение уверенно указывала полоска света из приоткрытой двери. Волны хлорного аромата доносились оттуда же. В диком нетерпении Гоша едва добрался до ближайшего унитаза, жестоко побитого жизнью. Избавляясь от излишков жидкости, инвалид мычал и постанывал. Он мочился, терзаемый острым наслаждением от происходящего облегчения. Этому наслаждению ничуть не мешала тянущая, жгуче-тупая боль в паху и гениталиях. Струя, бьющая в жёлто-коричневый растрескавшийся фаянс, струя имела пурпурный оттенок.
Почки были явно ушиблены, однако его это не заботило. Красная моча, боль и предшествующее этому избиение были слишком сложными причинно-следственными связями для слабоумного. Да и вообще у Гоши теперь появилась цель. Внутри себя он ощущал нечто новое, смутно его радующее, что-то вроде магнитного компаса в животе. Эта штука обязательно приведёт Гошу к матери, единственному любящему его существу в этом страшном бесприютном мире.