Знакомый коллега-психиатр хотел было назначить Сергею популярный антидепрессант, но корпоративная этика взяла верх. Оба доктора прекрасно знали, с какими побочными эффектами лечит больные души фармакология, пусть даже самая современная. Махнув рукой на Панацею, эскулапы крепко выпили вместе. Депрессия ретировалась на один вечер. Но к утру, оголодав в одиночестве, вернулась к похмельному хозяину злее прежнего.
— Ну что, господин мозгоправ? Дожили, ранимый вы наш? — мрачно вопрошал сам себя Сергей. — Похоже, что вы уверенно следуете по стопам чеховских и булгаковских сельских докторов, депрессивных алкоголиков-морфинистов. Не нами сказано «сur a te ipsum» — врач, излечись сам.
Душа Корсакова ответов на эти риторические вопросы не давала. Утопая в болоте чёрной меланхолии, подёрнутой серой ряской будней, она лишь горестно и беззвучно страдала.
А что делать? Академик Зельдович уже год покоится в пределах Волковского кладбища, а новое начальство универа больше интересуют не наука и молодые гении, а выгодная сдача в аренду многочисленных университетских построек и земельных участков. Что же касается оставленной в городе на Неве аспирантской карьеры Корсакова, то этот поезд давно ушёл, как говорится.
Сергей очень устал от любопытно-сочувственных взоров коллег по районной больнице. И вскоре, махнув на всё рукой, молодой эскулап перевёлся в самую глушь, на освободившуюся должность врача-психиатра в тихом местечке Огнев лог.
* * *
Главврач Дома инвалидов проникся к Сергею большой симпатией после первой же беседы. В юном медике Лев Николаевич Иноходцев увидел редчайшего в наше время представителя русской медицинской интеллигенции. К этой элитарной общественной группе Лев Николаевич уверенно относил и себя.
Видя душевные муки Сергея, Иноходцев с наслаждением впал в дивное состояние сострадания к ближнему. Прежде всего, главврач выделил молодому специалисту прекрасное помещение для проживания, причём прямо на территории клиники. Когда-то давно, ещё до войны, во времена нахождения данных земель в составе Польши, в этих апартаментах располагалась семейная пара — директор клиники со своей женой.
По смутно дошедшим до Иноходцева ужасным слухам, во время войны эту несчастную пару вместе с пациентами клиники расстреляли эсэсовцы. Имя поляка-профессора Лев Николаевич, к сожалению, запамятовал. Прежний главврач, который руководил клиникой ещё до прихода Иноходцева, по неизвестной причине быстро съехал и, более того, вообще уволился с должности директора, спешно покинув вверенное ему заведение.
Сам Лев Николаевич предпочёл поселиться в отдельном коттедже за пределами клиники, неподалёку от уголка отдыха. Место замечательное: здесь и бассейн, и девочки. А если надо, то к приезду нужных людей несложно успеть подготовиться, благо любимый «мерин» всегда под рукой.
Новым жильем Сергей Корсаков остался доволен. Роскошные апартаменты, словно из старинного замка: гостиная, кабинет, мраморная ванная. А спальня просто королевская, с высоким камином в нише стены. Дымоход камина, правда, оказался замурованным. В центре спальни огромная старинная кровать с высоким бархатным балдахином, ныне выцветшего, но когда-то небесного колера. Стрельчатое окно во всю стену только добавляло романтизма этому жилому пространству.
К приезду нового постояльца это великолепие было вычищено, вымыто и прибрано, нечего и лучшего желать.
В первую ночь на новом месте Сергею приснился странный, хотя и приятный сон. Как будто бы он вошёл в свой новообретённый кабинет и увидел сидящую за столом нежданную гостью — светловолосую молодую даму лет двадцати пяти-тридцати. Одета она была в старомодный белый пеньюар, больше смахивающий на длинную ночную рубашку.
Корсаков хотел было возмутиться этим нелепым вторжением, но немедленно передумал. После того, как женщина подняла глаза цвета небесной бирюзы, он понял: дама необыкновенно хороша собой. Изысканные, правильные черты лица, обрамлённые белокурыми локонами, так и просились на портрет молодой аристократки.
Женщина явно его не замечала, хотя и смотрела в сторону Корсакова. В руках красавица держала книгу с выцветшим золотым тиснением. Сергей пригляделся: томик антикварного вида оказался романом Дюма «Три мушкетёра», причём на французском языке.
Она поднялась, отложила книжку в кожаном переплёте и благополучно проследовала в спальню прямо сквозь оторопевшего жильца. Скинув с себя пеньюар, женщина осталась нагая, во всём своём ослепительном великолепии. Благовоспитанный Корсаков хотел было отвернуться или хотя бы зажмурить глаза, однако передумал. Да и какого чёрта? Это же всего лишь сон… Правда, когда эта сестра Афродиты на цыпочках побежала в ванную, Сергей за ней не последовал. По его, даже сонному мнению, это было бы уже слишком.