— Ну-с, доктор, присаживайтесь, — с радушной улыбкой указал молодому коллеге на мягкий диванчик у окна.
Сергей едва успел присесть, как Иноходцев по селектору принялся отдавать распоряжения:
— Оксаночка, сделай-ка нам с коллегой два эспрессо. И не перепутай, как в прошлый раз, душа моя! Кнопка красная справа, а не синяя слева. И да, обрати внимание на сорта кофе. Для эспрессо только Бристот. Не Мусетти и не Пеллини, только Бристот.
Попутно Иноходцев успел взглянуть на свое холёное, с правильными чертами лицо, отразившееся в обрамлённом старинной бронзой венецианском зеркале.
— Потрясающе тупенькая эта хохлушечка, но…зато прехорошенькая! — прикрыв дверь, заговорщицки подмигнул Корсакову Лев Николаевич. — Как ваше настроение, Серёжа?
Он картинным жестом пригладил лихой кок на роскошной седой шевелюре, и присел на диван рядом с Сергеем. Главврач дружески похлопал младшего коллегу по колену.
— Ну-с, будьте откровенны, моншер. Как ваша «депра»?[1] Удалилась, а? Ха-ха! Считайте, что я не начальник, а, скажем, ваш лечащий врач. Впрочем, главный прописанный мною антидепрессант под названием Ядвига Поплавская вы, мой друг, приняли вчера вечером, в баньке-с, ха-ха! Да-да, разумеется, я в курсе. Ваш начальник профессионал и, уж поверьте, знает, как лечить душевные травмы. Особенно у впечатлительных и ранимых интеллигентов нашего с вами типа. Заметьте, коллега, королева Ядвига антидепрессант быстрого действия, это не Прозак и не Ксанакс[2], ждать полмесяца до начала лечебного результата не надо. И никаких зловредных побочных эффектов. У нас всё естественно, от матушки-природы.
И Лев Николаевич плавными движениями изобразил руками в воздухе воображаемые дамские округлости.
— Какой же он пошляк! — раздражённо подумал Корсаков и тут же устыдился этой мысли. — Хотя человек со всей душой, а я «моралите» себе позволяю. Никто не без греха. И нечего мне, особенно после вчерашнего, корчить из себя святошу…
На столе зазвонил внутренний телефон. Царским жестом главврач поднял трубку цвета слоновой кости. Пластмассовый аппарат был старый, добротный, ещё брежневских времён. Сразу, как будто только и ждал этого звонка, Иноходцев весело ответил:
— Да-да, я понял. Отправьте больную в смотровой кабинет, мы сейчас будем.
Затем обратился он уже к Сергею.
— Идёмте, коллега. Кое-кого вам представлю. Практикующему психиатру этот случай будет небезынтересен.
Жилистый санитар ожидал появления врачей в компании хрупкой девушки. Облачённая лишь в белую, с завязками на спине, застиранную сорочку, пациентка безучастно сидела на больничной кушетке. Неподвижный взгляд, устремлённый в пространство, ничего не выражал.
Машинально кивнув на приветствие санитара, главврач с ходу перешёл к делу. Приблизившись к сидящей на кушетке девушке, он принялся пощёлкивать пальцами перед её глазами. Вправо, влево, вверх, вниз. Как будто крестил больную православным знамением.
— Старая школа,— вздохнул про себя Корсаков. — Теперь уже никто так не делает.
Сергей вгляделся в лицо больной, и ему стало не по себе. Новая пациентка оказалась на редкость хороша, даже избыточно красива — если такое словосочетание возможно. Корсаков поймал себя на мысли, что невольно любуется девушкой. Она была наделена восточной и экзотической, при этом царственно-библейской красотой. Как смоль чёрные густые волосы, Смуглое, с тонкими чертами лицо, пухлые губы и огромные карие глаза — на пол-лица, с тенями. Такие тени вокруг очей часто бывают у персиянок, гречанок, армянок или грузинок. В сочетании с пушистыми ресницами они придают им особую восточную прелесть. Сейчас эти чарующие глаза пребывали в каком-то ином, неведомом мире.
Молодой врач почувствовал на себе насмешливый взгляд — жилистый санитар пялился на него с плохо скрываемой наглой ухмылкой.
— Что, доктор? Положил глаз на дурочку?! А ведь ты не прочь трахнуть её тайком?! И чтобы никто не узнал... Я угадал, да?! — близко посаженные льдисто-голубые глаза смеялись на костистом лице.
Сергея передёрнуло от омерзения к этому уголовному типу в синих наколках, покрывающих кисти и запястья рук. Корсаков ещё ничего не знал о нём, но уже невзлюбил от всего сердца.
— Вы только посмотрите, коллега! — голос главврача отвлёк молодого доктора от неприятного переглядывания с санитаром.
Лев Николаевич с выражением детской радости на лице поднял обе руки больной. Та никак не отреагировала и, словно сдающийся в плен солдат, продолжала безучастно сидеть на кушетке с поднятыми руками.
— Эта какая-то редкая форма кататонии, не правда ли? — продолжал Иноходцев. — Вы знаете, доктор, данную больную можно поставить на одну ногу, поджать ей вторую, и она в таком положении будет находиться часами. Как, ха-ха, цапля на болоте.