Мимо просквозил тощий, как скелет, санитар. Сатиновая бело-серая роба болталась на нём, словно рубище нищего на огородном пугале. Тощий распахнул дверь и ворвался в душевую.
— Хабар, прости что опоздал, — запыхавшись, затараторил он. — Ты бугор, твоя работа мозговать, тебе, хе-хе, наши мокрые дела не по чину. Давай-ка я эту чернопопенькую домою.
— Никшни, Кадаврик! — прозвучал в ответ хрипловатый баритон Хабара. — Есть вещи, которые я всегда делаю сам. Так что сгинь, чучело!
Сергей машинально заглянул в душевую. Кроме субтильной фигуры Кадаврика, он увидел возвышающуюся над спинкой кресла-каталки для купания мокрую голову новой пациентки. А еще голый и влажный, татуированный в синь и чернь, безволосый торс Хабара. Его намокшие сатиновые штаны красноречиво бугрились в районе причинного места.
Глава шестая
Неявные грёзы Георгия Громова
Грёза первая
Посмертье и его обитатели
В глубокий сон погружён Георгий Громов. Крепко спит совершенно здоровый пациент лечебницы Огнев лог.
– Гоша! – впервые не в своей голове, а будто бы наяву, совсем рядом услышал Громов знакомый голос с лёгким польским акцентом.
Открыв глаза, Георгий не увидел ничего, кроме белого больничного потолка с плохо заштукатуренной, старинной большой круглой розеткой в центре. Он повернул голову на звук – в полумраке палаты на соседней кровати, пустой и разобранной, сидел незнакомый человек.
Высокий сутулый, очень бледный немолодой мужчина с академической бородкой и в пенсне.
– Типичный профессор, – как-то автоматически подумалось Громову и тут же, прогоняя остатки сна, с ясностью молнии вспыхнула догадка.
– Вацлав?! – чуть ли не прокричал он, вскочив с кровати.
– Да, да, то я, Гоша! Что ты так напугался? – подался в его сторону «профессор», успокаивающе кладя руку на плечо.
– Не ожидал вас так… увидеть! – вконец растерялся Георгий.
– Понимаю, то я виновен! – покаянно опустил седую голову Вацлав. – Прости, но даже странники не в силах преодолеть власть случая в этом мире.
– Странники? Что… – хотел было продолжить расспросы Георгий.
Но Вацлав жестом остановил его, поднялся с кровати Мышкина и строгим голосом почти приказал:
– Собирайся! Сегодня ты всё увидишь своими глазами!
Вместе они подошли к двери палаты.
– Только Георгий, – обернулся к подопечному Вацлав и характерным, «профессорским» жестом поправил пенсне на прямом носу. – Ничего не бойся и ничему не удивляйся. Мы идём в тёмную сказку. Она называется Посмертье. Один раз ты уже побывал в тех местах, встретился с матерью и… родился заново. Поверь мне на слово, мальчик, мир Посмертья не менее реален, чем вся эта Явь.
Вацлав похлопал ладонью по окрашенному белой масляной краской дереву двери:
– Просто за пределами нашего мира действуют иные законы, да и время там течёт по-другому. Ты вернёшься обратно будучи уверен, что провёл в Посмертье многие дни, но здесь в Яви пройдут лишь часы и минуты.
Подхватив Георгия за руку, Наставник отворил дверь, ведущую в больничный коридор.
Порыв тёплого ветра, наполненный головокружительными запахами ночного леса, освежил лица путников. Вацлав первым шагнул на заросшую травой, давно нехоженую тропинку.
Наслаждаясь тихим шёпотом листьев, они шли среди могучих деревьев спящей дубравы.
Мягкое лунное сияние освещало их путь. Внезапно кончился лес, ночное светило скрылось за облаком, и путники остановились на самом краю глубокой песчаной балки.
– Не бойся, мальчик, – тихо произнёс Вацлав. – Никогда ничего не страшись. Просто шагай вперёд. Смерть есть, то правда. Но нет Небытия…
* * *
– Ох, и холодно в твоём Посмертье, учитель! – воскликнул Георгий, одетый лишь в больничную пижаму.
Ежась всем телом, он поджимал босые ноги в шлёпанцах. Сколько хватало глазу, вокруг простиралась припорошенная лёгким сероватым снегом холмистая мертвенная пустошь. Лишь где-то вдалеке чернела узкая полоска неживого зимнего леса.
– То не моё Посмертье, – усмехнулся на реплику ученика наставник. – Посмертье общее!
Хотя и ты прав, оно для каждого своё! Видишь тот лес? Там и начинаются места, куда попадают души новопреставленных. Потерпи, нас встретит проводник…
В новом пространстве тяжело дышалось. Воздух входил в лёгкие Георгия принуждённо, как у астматика. Учитель заметил это, сам тяжко вздохнул и тихим шёпотом произнёс:
– Здесь воздух разряжённый, как в горах. Ничего, Гоша, притерпишься. К смерти быстро привыкают…
А перед глазами ученика вдруг возникло видение. Широкая, припорошенная снегом дорога. По ней куда-то бредут люди. Многие растерянно оглядываются. Впрочем, каждый сам по себе, ни один не пытается приблизиться к другому. У большинства одна рука как-то странно поднята и висит в воздухе, как будто кто-то незримый ведёт за неё человека в неизвестность.