Вацлав ещё раз пристально посмотрел в сторону леса и, не оборачиваясь к Георгию, сделал скользящее движение рукой, словно огладил. Через секунду Громов с изумлением обнаружил, что облачён в тёмно-серую длиннополую хламиду наподобие монашеской сутаны.
Георгий почувствовал, что ему теперь гораздо теплее. Учитель повернулся и, поправив пенсне, оглядел с головы до ног.
– А тебе идёт, юнак! – с лёгкой усмешкой отметил Вацлав и накинул на голову подопечному островерхий капюшон.
Вацлав и сам ёжился от холода. В лёгком летнем костюме ему тоже было не слишком тепло. Наставник похлопал себя по предплечьям – и оказался экипирован аналогичным ученику образом. Только его сутана была не серой, а угольно чёрной.
– Добра вам, странники! – услышал Громов низкий и звучный голос у себя за спиной.
Георгий оглянулся. В нескольких метрах от него стоял огромный матёрый зверь с матово отблескивающей серебром шерстью. Принадлежность этого существа к женскому роду выдавали лишь отвисшие соски кормящей матери.
– Так вот он какой, наш долгожданный проводник, – загляделся на новое явление Громов.
Страха перед этим грозным на вид хищником Гоша почему-то не испытывал.
– Привет тебе, Вацлав! – обратилась волчица к учителю, но… странное дело, челюстей при этом она ни на миллиметр не размыкала.
– Привет, Мирра! Приятно вновь встретится! – улыбнулся в ответ наставник.
Только лишь улыбнулся, но не произнёс вслух ни слова. Звуки его голоса, как и раньше, в самом начале их общения просто рождались в голове ученика. И ещё Громов почувствовал, что Вацлав и вправду искренне рад видеть эту седую огромную волчицу. Впервые в жизни Георгий испытал болезненный укол ревности.
Будто почувствовав, Мирра повернула к нему голову и с неподдельным женским кокетством в волчьих глазах выдала:
– Какого хорошенького ученика ты себе подобрал, а Вацлав? Светлый, светлый мальчик.
– Ну что ж! Готов, Гоша? – наставник взял ученика за руку, поворачиваясь к узкой полоске леса, чернеющей на горизонте.
22 Юнак (польск.) – юноша
– Не надо, Вацлав. Не трать на прыжок силы, их у тебя уже не так много, – беззвучно передала обоим странникам свои мысли волчица. Проход сквозь окно Огнева лога стоит дорого, тем более во плоти. Лог иногда пропускает странников, но Явь мстительна и прожорлива, она обессиливает пришельцев из Посмертья.
Общительная волчица улыбнулась, показав кинжалы клыков жемчужной белизны. Она поджала достойной франтоватой лисы серебристый хвост и потрусила вперёд, по направлению к лесу.
– Следуйте за мной, странники. Экономьте «прану», – не оборачиваясь, «помыслила» на бегу Мирра.
– Ну что же, – несколько растерянно отреагировал наставник. – Пойдём к Логову, как нормальные люди, пешком.
* * *
Путь оказался совсем неблизким. Припорошенный снегом песок ближе к опушке леса сменился настоящими серыми сугробами, хоть и неглубокими, но чертовски холодными. Георгий давно потерял свои больничные шлёпанцы и брёл босиком, пробираясь по щиколотку в снегу.
Ступни вскоре он перестал чувствовать. Рассеянный профессор, одевший Гошу в тёплую хламиду, благополучно позабыл про обувь для ученика. Вацлав устало брёл впереди, но у него-то на ногах хотя бы имелись штиблеты. Напоминать наставнику, а тем более Мирре (хотя и волчьей, но всё-таки женщине!) о своей беде Громов почему-то не хотел. Почему? А чёрт его знает! Не желал, и точка! Так Георгий открыл в себе новую черту, ослиное мужское упрямство…
В глубине чёрной чащи Посмертья, под низким сумрачным небом среди мёртвых или может быть просто спящих зимним сном деревьев, странникам во главе с Миррой открылся, наконец, вход в Логово. Неожиданно посреди высокого грязноватого сугроба распахнулась плетёная из древесных ветвей дверь, и на свет показалась сгорбленная старуха. Вся укутанная в немыслимое количество пушистых, с серебряной искрой шерстяных платков, двигалась она каким-то чудом.
– Здравствуй мама! Как ты, и здоровы ли дети? – громко, на весь лес объявила свою озабоченную мысль Мирра.
– До меня тебе дела нет, гулёна! А внуки мои, пока бабка жива, всегда будут здоровы, – откуда-то из глубины платков помыслила-проворчала старушка.
– Добра тебе, Морщинка! – вклинился Вацлав, прерывая начало семейной свары.
– И тебе не злого, странник! Всегда рада твоему духу! – ответила бабуля, повернулась от Вацлава к Георгию и, захлопав себя по бокам руками-крыльями, словно диковинная серебристая шерстяная курица, запричитала: