— Ну, вашу мать, что за идиоты?! — в сердцах выругался доктор, освобождая руки Шагане от «фиксациии». — Как будто больная каталепсией может самостоятельно выбраться из своей койки.
Перед тем как выйти из палаты, Сергей окутал девушку ветхим казённым одеялом и, прикрывая веки, провёл рукой по тёплому лицу больной.
— Совсем как покойнице, — поёжился от неприятной ассоциации Корсаков.
Оставлять Шаганэ без присмотра Сергей не решился, а потому расположился на свободной койке в соседней палате. Он предусмотрительно приоткрыл дверь, чтобы лучше слышать, что происходит в коридоре. Уснуть или задремать Корсаков не опасался, после подслушанных им откровений младшего медперсонала он был слишком возбуждён и переполнен негодованием от творящегося в клинике. Тем не менее не прошло и часа, как доктор задремал.
Его разбудил гул работающего грузового лифта. Корсаков выругался, выскочил как ужаленный из кровати. Метнувшись к палате Шаганэ, он распахнул дверь. Койка его юной пациентки была пуста. Сломя голову он помчался по коридору. Несмотря на громадные, почти трехметровые прыжки, лифта уже и след простыл. С третьего этажа по старой каменной лестнице он спустился таким же безумным галопом.
Внизу, в подвале, хлопнула тяжёлая дверь, но Корсаков уже через пару секунд был на месте. Распахнув единственную дверь, старинную, обитую ржавым железом, Сергей обнаружил перед собой длинный, едва освещённый проход. Послышалось скрипение и стук колёс инвалидной коляски. В недрах полутёмного подвального коридора мелькнула большим светлым пятном широкая спина санитара.
— Стоять! — бешено заорал Корсаков в эту белую спину. — Стоять, скотина!
Несколько кенгуровых прыжков, и Сергей оказался рядом. Человек повернул к нему небритую бледную физиономию с толстыми, прыгающими от страха губами. В инвалидной коляске сидела невозмутимо Шагане. Завёрнутая в простыню, она по-царски держала спину неестественно прямой. Глаза девушки были закрыты.
— Словно спящая египетская принцесса на троне, — мелькнуло в голове у Корсакова.
— Батон, опять ты? — севшим голосом хрипло прошептал Сергей. — Куда везёшь больную?
— Так это, — задыхаясь от волнения, заюлил Батон. Оплывшие глазки воровато забегали. — На процедуры везу, на массажи…
Сергей продолжал буравить санитара взглядом. А тот, понимая какую чушь несёт, тем не менее не унимался.
— Массажи у нас здесь, главврач приказал, Лев Николаевич! — зачем-то чересчур громко объявил он.
Что-то скрипнуло позади Корсакова, и в следующее мгновение на голову обрушились многотонные бетонные плиты.
Глава восьмая
Неявные грёзы Георгия Громова
Грёза вторая
В тёмных лепестках
Азгард
– Видеть сны в Посмертье – большая редкость. Зато они не те обманки, что у вас в Яви. Нашим грёзам можно верить безоговорочно, – не размыкая губ, толковала Мирра, ведя Георгия за руку в неизвестность.
Он был одет в свою серую, на голое тело, хламиду, да на ногах чувствовалось ласковое присутствие Морщинкиных носков. А вот Мирра довольствовалась вместо платья лишь своими роскошными серебряными волосами. И что же, они успешно справлялись с этой ролью.
Громов с наставницей шли по извилистой, усыпанной острым щебнем дорожке, хотя босоногую Мирру это почему-то мало беспокоило. Что же касается необутого ученика, то подаренные волчьей бабушкой носочки вдруг обрели необходимую твёрдость – шерсть превратилась в серую мягкую кожу. А подошвы, как у нормальных ботинок, и вовсе затвердели.
Здесь была бы полная тьма, но прилепившиеся к скальным стенам колонии лишайников источали призрачный свет, бледный до синевы. Георгий отчётливо помнил, как уснул счастливый и усталый в объятиях Мирры. А потом любимая волчица разбудила его, и он очнулся на жёстком каменном уступе, посреди этого непонятного лабиринта.
– Зачем мы здесь? Куда идём? – выдал Громов ворчливую, по-детски капризную мысль, и ему самому тут же стало противно и стыдно за свою слабость.
– Не скули! Ты ученик, вот и занимайся. Хотя бы и во сне! – сверкнув в сумраке белоснежным оскалом, раздражённо ответила проводница.
И тут же резко обернулась, смешно сморщив крупный, с породистой горбинкой нос. Женщина повисла у Георгия на шее и принялась неистово целовать его.
– Прости, прости! Сука я, и характер волчий!
Громов изумился, ведь последнюю фразу Мирра произнесла не мысленно, а вслух. К тому же на его родном языке, по-русски.
Затряслась тропинка под ногами, задрожали скальные стены лабиринта, посыпались вниз мелкие камни. Как будто испугавшись живого звука, перестал светиться лишайник.