– И так целую вечность?! – ужаснулся Громов.
– Нет, конечно! – устало вздохнула наставница. – Не бывает вечного воздаяния за временное зло. Когда-нибудь и до Аджитов доходит, что они натворили. Вот тогда приходит мать Света и протягивает им руку прощения и помощи.
* * *
Очнулся Георгий в Логове, на мягком ложе, пахнущим медовой хвоей и кормящей волчицей. Ученик потянулся – тело отозвалось молодой радостной благодарностью за переполняющие его силы. Чувствовал Громов себя превосходно, совсем неплохо для человека, попавшего при жизни в Посмертье.
– Гоша! – мысленно позвал его из дальнего угла голос Мирры.
– Новое дело, – удивился Громов.
Гошей его называла только мама Света да ещё Вацлав, и то всего несколько раз. Георгий подошёл к «детскому углу», отдающему молоком и немного псиной. В своём обычном волчьем обличье Мирра лежала, жмурясь от удовольствия на подушках из собственной шерсти. Мать кормила детей. Жадно попискивая, щенки теребили беззубыми ртами её набухшие соски. При этом они непрестанно возились, отталкивали друг друга лбами и мягкими лапками.
Волчата!
Ласково ворча, бабушка Морщинка пыталась навести хоть какой-нибудь порядок среди любимых внуков.
– Сяньчик, тебе не стыдно? – стаскивая щенка песочной масти с чёрного братика, укоризненно вопрошала она. – Что же ты, толстячок эдакий, всё время на худенького Мумбочку верхом забраться норовишь? От матери отгоняешь, покушать толком не даёшь. Когда Снежок также с тобой поступал, разве приятно было?
Морщинка взяла заморенного Мумбочку в руки. Спасая от раскосого жадины Сяньчика, она переложила его поближе к Снежку и свободным материнским соскам. Однако чёрненький и на новом месте не преуспел. Почему-то он принялся рьяно сосать хвост Снежка. Хвост молока не давал. Мумбочка обиженно скулил, сердился и кусал беленького братца беззубыми дёснами за все доступные филейные части.
Напрасно Морщинка тыкала страдальца плоским носом и пухлыми губами в сочащуюся молоком материнскую титьку. Чёрный щенок упорно возвращался к белому братскому хвосту.
– Да что же ты за дурак такой, Мумба? – сердилась бабушка. – Сдохнешь так с голоду, тупица мой!
– Гоша! – вновь окликнула Громова волчица.
Георгий так увлёкся щенячьими разборками, что забыл обо всём.
– Ну и сон мне приснился, Миррочка! Такая фантасмагория, – начал было он, но Мирра красноречиво посмотрела на его правую кисть со свежим розовым шрамом, и Громов осёкся.
– Посмертье никогда не лжёт, милый! Хотя и ничего, кроме фантасмагории в нём нет, – назидательно заметила волчица. – Ни во сне, ни наяву. Мой мир лишь загадывает загадки!
– А где Вацлав? – немного растерявшись от такого начала разговора, поинтересовался Громов.
– Для этого я тебя и звала. Вацлав сейчас рядом с женой. Она тоже здесь, в Посмертье. Её имя Ванда. С неё-то и началась вся нынешняя история, – грустно вздохнула волчица. – Знаешь, а я очень благодарна супруге твоего наставника. Без Ванды я никогда бы не встретила тебя. Благодаря ей я узнала, что слово «счастье», которое так любят в вашей Яви, действительно иногда, на короткое время, но имеет смысл.
Мирра остановилась, заметив недоумевающий взгляд Георгия. Помолчав немного, она ещё раз грустно вздохнула и продолжила:
– Всё время забываю, что ты не один из нас – единожды взглянув на человека, не можешь увидеть всю его прошлую жизнь. Так просто познать то, что свершилось. Это не будущее, которое не предопределено окончательно. Поэтому твой наставник и вынужден посветить тебя в самые свои сокровенные тайны. Ступай к учителю и его жене. Только рядом с ними ты уяснишь смысл происходящего. И ещё: ты поймёшь, как сможешь отблагодарить того, кому обязан своим вторым, полноценным рождением.
[1] Секционный стол (мед.) – стол для вскрытия трупов.
Глава одиннадцатая. Неявные грёзы Георгия Громова
Глава одиннадцатая.
Неявные грёзы Георгия Громова
Грёза третья
«Астард»
Георгий очнулся от жара. Он лежал на каменистой земле, а над его головой в угольно чёрной выси сверкали бесшумные ослепительные бело-синие молнии. Над ним склонилась Мирра. Женщина шершавой ладонью прикоснулась к его лбу и безмолвно заговорила: