— Гром мой друг! И он тоже никакой не пидор, — под тяжестью ужасной напраслины Евгения неостановимо «понесло». — Жорка не идиот, а наоборот, самый первейший доктор. Он меня от терапии речевых проблем избавляет, получше ещё тех лепил, что нас тут лечат-калечат!
Не замечая, что совсем перестал заикаться, Мышкин яростно кричал.
Не ожидавший такого отпора туповатый Бугай застыл на месте. Его набитая драгметаллом небритая челюсть довольно прилично отвисла. Опытный же остроглазый Хабар вдруг посмотрел на Сыщика с нескрываемым интересом.
— Ты это, Крыса! Ладно, извини, как там тебя, Женя, — неожиданно спокойно, по-доброму произнёс вдруг суровый авторитет. — Давай, садись-ка братан, погуторим за жизнь с тобой.
И Хабар татуированной рукой приглашающе похлопал по облезлому кожзаменителю.
— Бугор, ты чо? — ужаснулся Бугай. — Дырявого! Психа! Рядышком на диванчик!
— Пс-с! — выдал сквозь зубы Хабар.
И насупившийся подчинённый без единого слова исчез из пределов санитарской «хаты».
***
— Ничего не понимаю! Это — несколько страниц чепухи, а не история болезни, — пожав плечами, Корсаков растерянно прикрыл лежащую на столе тонкую папку. — Скажите, Георгий…э, Вадимович.
Доктор ещё раз взглянул на титульную страницу.
— Тут нет никакой путаницы, уважаемый?
— Мама Света, дядя доктол, иде мама Света? — вместо ответа старательно пучил глаза и пускал слюни Громов.
— Послушайте, больной... Чёрт, простите, Георгий! — явно начал выходить из себя Корсаков. — Давайте прекращать этот цирк. Вы думаете, что притворятся слабоумным перед мало-мальски знающим психиатром — это просто? Скажите, голубчик, а может вам попытаться симулировать перелом со смещением перед практикующим травматологом?!
На врачебном столе зазвонил телефон.
— Корсаков! — поднял он трубку и несколько минут кого-то молча внимательно слушал.
—Да-а! Насчёт этого молодого доктора мы с тобой, дружище, кажется, ошиблись! — обескуражено прозвучал в голове у Громова голос наставника. — Этот Корсаков, похоже, и в самом деле кое-что смыслит в клинической психиатрии.
— "Как же быть, Вацлав? — озаботился Георгий. — Мне что, теперь «расколоться»? Поведать о живущем в моей голове мёртвом польском докторе, визите на тот свет, свидании там с покойной матушкой и своём чудесном перерождении в Огневом логе?"
— "Возможно, так и следует поступить, — невидимо усмехнулся Вацлав. — По крайней мере, наш юный врач с лёгким сердцем сможет диагностировать тебе шизофрению. Правда, потом расширенных международных консилиумов не оберёшься. Как же, «холера ясна»[1], клиническая сенсация! Врождённое слабоумие внезапно превратилось в форму интеллектуальной разновидности шизофрении с уклоном в мистику и эзотерику. Придётся тебе, Георгий, включать фантазию. Хотя врать не стоит, этот Корсаков совсем непрост. Он увидел твою симуляцию, а значит, в два счёта почувствует и всякую иную фальшь. Нельзя преждевременно обращать на себя внимание. Попробуем каким-то образом заинтересовать твоего врача. Наша задача оставаться в тени, пока не выполнена главная миссия".
— "Какая миссия, Вацлав? — поймал Громов наставника на слове. — Ладно, это потом! Значит, придётся нагнать таинственности перед этим Корсаковым, — решил Георгий. — Другого выхода пока не вижу".
***
— Ну и чего ты здесь пальцы гнул, красава?! — с кривой усмешкой отчитывал Хабар небритого мордастого санитара, сидя на всё том же облезлом диване.
— Да это, как же, бугор! — начал Бугай.
— Никшни, законник липовый! — резко оборвал его главарь. — Хранителя понятий передо мной корчишь? Вот интересно, ты кем себя вообразил, «положенцем»[2] или всего лишь «смотрящим»? Прости, пахан, что нагло сижу в твоём присутствии… А ты ведь, Бугаюшка, даже не басота[3], не шкет приблатнённый!
Бледный Бугай от нервов попытался сплюнуть на пол, но гневный рык Хабара остановил его.
— Губёшки вырву! В хате он харкает! Мало вас, бакланов, на зоне учат? Ты ведь ниже последнего мужика там был. Медвежатник, мля! Взломщик лохматых сейфов! В моё время насильников с ходу опускали, в петушиный угол с такой поганой статьёй отправляли. Это сейчас вашего брата на тюрьме каждый третий. Так много, что всех не опустишь, и под шконку не загонишь. Какие ж вы нынче уроды, что бабы вам добром не дают…
Бугор взял из пачки на столе папиросу и, характерно смяв её, прикурил от заботливо подставленной Бугаём зажигалки.
— Добро, проехали. Все не без греха! — примирительно обронил Хабар, и пустил в потолок струю едкого желтоватого дыма. — Теперь к делу. Псих этот, Крыса, мне нужен. Для чего — не твоего ума забота. У Кадаврика, я слышал, сегодня именины. Вот, возьми для него лавэ[4] от меня, в качестве презента.