— Шило на мыло, шило на мыло…
— Интересуешься? — взглянув на Сыщика, пьяно ухмыльнулся Кадаврик. — Иди к ним, присоединяйся. Я один раз попробовал, баба классная. Голова у неё больная, а тело в полном порядке, всё понимает… Оксана её зовут… Дитё у ней умерло при родах. Она с роддома вернулась, и мужика своего застала бухого, в постели прямо на родной мамашке. А та возьми и скажи ей: «чего ты, доча, глазки таращишь? Подумаешь, поменял твой муженёк на недельку шило на мыло…»
— Ты иди, иди к ним, Женёк. А то так девственником и помрёшь в данных печальных стенах. А так, вообще, мы с Батончиком не по этой части. Нам бы выпить, закусить, да поспать вволю. Правда, Винни Пух? — хлопнул он активно жующего Батона по широкой спине.
— Угу! — согласился тот с набитым ртом. И вдруг заплакал, растирая по толстым щекам обильные слёзы, вызванные горилкой. — Прости мене, друже. Я ж тебя чуть не затоптав тогда у морге, перелякався дюже[9]…
Меж тем Бугай с Кузей времени даром не теряли. Они методично раздевали не перестающую бормотать и кивать Оксану. Скинув с себя простыню, возбуждённо сопя, дородный Бугай, голый и волосатый, собирался уже залезть на женщину. Кузьма с красной и потной физиономией азартно мял её большие белые груди. В какой-то момент негодяй сделал ей больно, и женщина громко, по-птичьи, вскрикнула.
Сыщик почувствовал, как внезапная судорога скручивает его нутро. Волна тёмного, безумного гнева накрыла и помутила сознание. Ухватив скользкое стеклянное горлышко подвернувшейся под руку бутылки, он вскочил с матраса.
— Оставьте её в покое, скоты! — грозным низким голосом, неизвестно откуда взявшимся в его хлипком теле, прорычал он.
— А то шо, фраерок? — со смешливым удивлением отреагировал на угрозу Бугай.
Как был голышом, он встал со своего места и не спеша направился к Мышкину.
Бугай очень походил сейчас на орангутанга. Мощный, волосатый, с могучими, чуть ли не до колен длинными, руками. Его возбуждённое, торчащее вперёд и вверх немалое мужское достоинство увесисто покачивалось при ходьбе. Перехватил смущенный взгляд начавшего приходить в себя Евгения, Бугай спросил, коротко хохотнув:
— А может, ты ревнуешь? Так нет проблем, брателло, давай я тебя первым оприходую!
Угрозу он сопроводил наглядной похабной иллюстрацией. Потрясая своим дружком, Бугай сделал в сторону Мышкина несколько характерных движений.
— О-ой! Нэ-нэ! — к мокрому потолку взвился полный невыразимой боли женский голос.
Это вошёл в привычный садистический азарт Кузя. Мерзавец зажал в жилистой клешне тёмный сосок на правой груди Оксаны, и теперь методично его выкручивал.
Евгений собрал в кулак ускользающие остатки воли. Он размахнулся, и как мог, прицельно запустил посудину из толстого зелёного стекла прямо в ненавистную человекообразную морду наступающего на него голого санитара. Увесистое круглое донышко впечаталось точно в цель, поразив и без того расплющенный в прежних мордобитиях нос Бугая.
— У-убью! — ошеломлённо прохрипел санитар, вращая, и вправду бычьими, выпученными, налитыми кровью глазами.
—Ва-ва-ва! Хо-хо-зяйка! — раненым гиппопотамом взревел вскочивший со своих матрасов Батон.
Дрожащим пухлым перстом он указывал в направлении узкого стрельчатого башенного окна. До сих пор оно было наполнено антрацитной ночной тьмой, теперь же от окна исходило мерцающее бледно-синее сияние. Но не ночное светило, вышедшее из-за облаков, было тому причиной.
В помещение четвёртого этажа заглядывала гигантского роста женщина. Мертвенное свечение исходило от её лица, огромного как полная луна. Похожие на густую белесую паутину волосы туманили этот слишком правильный, с какими-то льдистыми чертами лик.
Оконные створы распахнулись внутрь зала со стуком и жалобным дребезгом. Женщина приблизилась вплотную, словно собираясь проникнуть внутрь башни. Она пристально смотрела внутрь зала, медленно переводя взгляд с одного человека на другого. Верхушки парковых деревьев с тёмными тенями ветвей виднелись сквозь это призрачное лицо.
Взгляд Хозяйки остановился на светящемся «аквариуме». Раздался сочный хлопок, будто взорвался арбуз, брошенный на асфальт с огромной силой. Словно в замедленном кино, разлетелись во все стороны светящиеся осколки и непонятная фосфоресцирующая жидкость, сопровождаемая пёстрыми игрушечными рыбками.
Зеленовато-синее сияние затопило бирюзой всё пространство зала.
Замотанный в простыню Кузьма, словно пытаясь освободиться от невидимой затягивающейся петли, схватился обеими руками за горло. Санитар свалился на матрасы и, страшно хрипя, забился в агонии висельника.