От всей души ученик искренне поклонился умной птице:
— Спасибо, тебе, загробная воронушка!
А доброжелатель, будто дрессированный попугай на суку, принялся в ответ раскланиваться, кивать клювастой одноглазой башкой. Он упорно пытался поймать взгляд Громова в своё единственное «траурное» око. Как бы напрашиваясь на дополнительную благодарность, он безмолвно вопрошал:
— "Ну что, хор-рош я, хор-рош?"
При этом крохотные и островерхие, серые мышиные уши на рыжей птичьей голове забавно шевелились.
Вдруг сквозь затычки изо мха до ушей ученика донесся нежный женский голос, далёкая мелодия. Георгий прислушался, женщина пела на родном языке Вацлава, по-польски:
Z popielnika na Wojtusia
Iskiereczka mruga
Chodź opowiem Ci bajeczkę
bajka będzie długa[1].
Георгий прикрыл глаза — и каждой слово стало понятно ему без перевода, будто женщина пела на языке его матери.
Ой, моргает на Войтушку
Искорка с лучины —
Пойди, сказочку послушай,
Сказка будет длинной...
Раз царевна скрипача
Полюбила страстно —
Царь устроил им венчанье,
Вот и вышла сказка!
Громову захотелось немедленно оказаться поблизости, увидеть обладательницу этого чудесного нежного голоса. Он вспомнил уроки Вацлава и Миры, и мысленно произнёс:
— Да!
***
Громов немедленно оказался на опушке чёрного леса. Странная, очень необычная поляна раскинулась перед ним. Как будто бы здесь прошёл страшный низовой пожар. Деревья остались нетронутыми, а вот земля на этом большом, идеально круглом лугу оказалась опалённой, сожжённой в серо-белый пепел и тлен.
И вот пришли на это пожарище какие-то особо изощрённые в своём безумии душевнобольные, и нанесли всяких бессмысленных вещей, непонятного предназначения.
Вот на самой середине пепельно-серого круга стоит одиноко какой-то странный шкаф. Ученик приблизил предмет — и удивился ещё больше: напольные часы. Огромный циферблат без стрелок, когда-то золотистый, а ныне облезлый. Неподвижный тяжёлый маятник. Вся эта бесполезность помещается в узком и длинном футляре когда-то красного, а теперь практически чёрного дерева.
Ещё штука неподалёку — старинного вида то ли стул, то ли кресло, с вросшими в землю ножками. Из-за своей очень высокой островерхой спинки и отполированных до зеркального блеска подлокотников он смахивает на небольшой трон. У его подножия валяются изломанные неведомыми озорниками какие-то древние детские игрушки. Здесь и плюшевый грязно-белый заяц с почти оторванной головой, висящей на единственной гнилой нитке. Между ушами сохранился один мутно-пурпурный глаз. Деревянный Щелкунчик без рук и нижней челюсти, да ещё ржавая металлическая юла без стержня.
Совсем рядом толстенный обугленный ствол какого-то дерева, похожего на столетний дуб. Сохранившиеся участки тёмной коры испещрены мужскими и женскими именами на латинице. Смешные улыбчивые рожицы глубоко вырезаны в ней. Да и как водится, не обошлось без сердечек влюблённых, пронзённых стрелами Купидона.
Ученик растерянно огляделся вокруг.
"Да, всё это хорошо. Но я-то собирался попасть совсем в другое место — туда, где сейчас Вацлав и Ванда, — заметались в его голове сметенные мысли. — Мне ведь не просто так захотелось увидеть женщину, что так чудесно пела колыбельную. Честно говоря, я подумал, что наставник с супругой непременно окажутся неподалёку".
Среди деревьев, покачивающихся без всякого ветра, за опушкой поляны мелькнуло что-то светлое. Георгий метнулся туда, совсем забыв о своей способности зрительно приближать объект, или даже мгновенно перемещаться в выбранное место лишь по одному своему желанию. При ближайшем рассмотрении это светлое оказалось висящей на нижних ветвях дерева детской люлькой. Кроватка перевёрнута дном вниз, полукружья качалок сломаны. Угрожающе, словно пики, торчат в разные стороны белесые кривые и острые древесные осколки.
Георгий сделал шаг вперёд, но только лишь он покинул поляну и оказался в лесу, как за его спиной зазвучал всё тот же нежный женский голос.
Жила Бабушка Яга
В домике из масла,
А внутри там чудеса...
Тсс... искорка погасла.
Ученик лихорадочно обернулся. Посреди испепелённой поляны, в пустовавшем ещё минуту назад кресле, сидела женщина. В шаге от неё на поваленном полуобгоревшем стволе, подперев рукой подбородок, примостился человек. Георгий приблизил картинку и облегченно вздохнул.
Мужчина оказался Вацлавом, ну а женщина в длинной до пят светлой ночной рубашке, сидящая в похожем на трон кресле — без сомнения, Вандой. Супруга наставника при жизни была очень красивой. Но если сам Вацлав сохранял и в Посмертье образ вполне живого и нормального человека, то о его женщине сказать этого было нельзя.