— Я по-омню, Вацик… Было грустно… — подала вдруг голос Ванда, казалось бы безучастная в течении всего рассказа мужа.
Одинокая слеза выкатилась из её левого глаза и упала прямо на шишковатую голову конёбра, успевшего вернуться на своё привычное место. Тот встрепенулся и, вытянув морщинистую шею, уставился в лицо хозяйке — безглазый и обеспокоенный. Возмущённо шипя разверстой жуткой пастью, маленький монстр едва успел ретироваться на спинку кресла, когда Вацлав радостно бросился к жене. Он схватил её за руки и, целуя их, принялся горячо говорить:
— Я знал, любимая! Ты выздоровеешь и всё вспомнишь. Нет вечного воздаяния за временное зло! Я тоже ошибся, когда после смерти попытался вразумить своих убийц. Эти люди не ведали, что уничтожая других, они в первую очередь причиняют непоправимое зло собственным бессмертным душам. Я взывал к их человеческому началу, а нашёл лишь ужас и кромешное непонимание. Отпусти, отпусти эти несчастные души! Они уже страшно наказаны и будут страдать ещё… но… без тебя. Ненависть и жажда мести удерживают тебя в Посмертье. Это тёмное чувство. Оно как болезнь, оно вызывает безумие. Отпусти же, Ванда! Не прощай, нет, просто отпусти своих палачей! Только тогда мы сможем отправиться в Свет…
Женщина слушала мужа и что-то происходило. Лицо из мертвенно-бледного становилось каким-то другим, словно тень облака набежала. Мимика возвращалась, глаза сузились и заблестели странным блеском хищного зверя. Но вот Ванда заговорила. Даже голос её стал другим — низким, чужим, хриплым. Говорила она свободно, горячо. Совсем не так, как прежде. По-человечески…
— Отпустить, Вацлав? Освободить тварей, этих нелюдей? Я кричала им, что беременна. А они? Ты знаешь, что творили они? Да лучше тебе и не знать! Там, в Яви всё продолжается. Эти звери вернулись. Они творят с другими женщинами то же, что делали тогда со мной. Вот сейчас, в данный момент. В чёртову сию минуту. И знаешь, что я совершу, мой праведный, мой светлый муж? Да, ты правильно догадался! Я хочу и могу, а значит, буду убивать! Уничтожу, превращу в трупы их всех!
Похожее на ночную рубашку, длинное до пят, светлое платье Ванды вмиг как будто сгорело — вернее, за секунды истлело на ней. Да и вместо самой супруги наставника на троне оказалась, какая-то женщина, смутно похожая на неё, истерзанная до неузнаваемости. Лицо — сплошной кровоподтёк, разбито сильным прямым ударом гневной мужской руки. Тело едва прикрывают остатки изодранного в клочья, заляпанного кровью медицинского халата. Наружу торчит большая белая грудь с крупным тёмным соском, вокруг которого багровеет след от укуса. Плоский живот в ссадинах и синяках. Стройные ноги исчерчены полосками запёкшейся крови. Над тёмным треугольником волос лобка длинные глубокие царапины — работа когтей неведомого зверя.
— Это она, жена учителя, — с ужасом понял Георгий. — Именно так она выглядела тогда…
Укрывая Ванду с Вацлавом, заколыхалось, заискрилось льдисто-синее марево. Когда же оно рассеялось, Георгий увидел опустившего плечи наставника, одиноко стоящего у пустого кресла. Профессор повернул голову к лесу, к тому самому месту, где скрываясь за деревьями стоял его ученик, и глухо произнёс: