Громов в своей палате снова лежал без сна. Георгий ждал. Странник взглянул на светящийся циферблат. Японские «Сейко», знак уважения от Хабара. Стрелки показывали два ночи. Час Быка. Как пишут в мистических триллерах: «Время, когда силы тьмы на Земле властвуют безраздельно»…
"Не-ет! Ведьмаки, вампиры, оборотни, суккубы, инкубы, а также прочая нечистая живность нам без надобности. Доктора нам! Доктора!"
Скрипнула дверь, длинная тень в скудном свете больничного коридора рассекла палату надвое. Спит картавый приятель Георгия Женя Мышкин. Беспробудно почивают его, накачанные успокоительным соседи. Не спится только юному страннику по имени Гром. И не напрасно…
Доктор шагнул в палату и остановился у самого порога. Длинный, несчастный, потерянный. Бледное, как у покойника лицо, бескровные губы, умоляющие объяснить хоть что-нибудь глаза.
За окном вышла из-за дождевых облаков луна, озарила больничную палату синим призрачным сиянием.
Громов поднялся, расправил одеяло и сделал в сторону своей кровати приглашающий жест:
– Проходите, доктор, присаживайтесь. Стульев, к сожалению, не держим.
И Гром машинально застегнул молнию на куртке новенького спортивного костюма.
– А я смотрю, вы тут приоделись, – вымучено улыбнулся Корсаков.
Он медленно стягивал с плеч тёмный в капельках дождя плащ.
– Всё вышло по слову вашему! – присаживаясь на кровать Громова, продолжил Корсаков.
Он всё так же принужденно улыбался.
– Да неужели! – только и нашёлся, что ответить Громов.
– Хм…Что-то я заговорил в высоком штиле, – продолжил врач. – Да, Георгий Вадимович, мне действительно удалось вспомнить то ужасное ночное дежурство. Теперь я уже окончательно запутался… Загадки, сплошные ребусы… Объяснить, что происходит не желаете? А, …больной Громов?
– Объяснить невозможно, Сергей. К сожалению… – тяжко вздохнул Гром. – Вам необходимо пойти со мной. Самому всё увидеть и ко всему прикоснуться. Подышать другим, нездешним воздухом.
Георгий встал и направился к двери палаты.
– И куда же это вы меня приглашаете? – нетвёрдым голосом осведомился Сергей. – По случаю не на тот свет?
– А вы догадливый, – усмехнулся странник по имени Гром и толкнул дверь.
***
– Где мы? Почему так тяжело дышится? – испуганно оглядываясь, сипло, чуть слышно шепчет Корсаков
Доктор похож на выхваченную из воды рыбу, он судорожно хватает ртом воздух. Корсаков лихорадочно ощупывает своё тело. Трогает за лицо, нервно гладит волосы, задирает голову и даже тычет нетвёрдым пальцем в грудь стоящего рядом Громова.
Признаться, юному страннику и самому не очень-то по себе. Он ожидал оказаться совсем в другом месте. Где-нибудь на одной из безжизненных пустошей Посмертья, или хотя бы в его знакомом безлиственном лесу. Там дышится не так свободно, как в Яви, но всё же гораздо легче, чем здесь.
Окружающее пугающе незнакомо, необычно… Вокруг высятся тёмные громады многоэтажных домов. Все как один, неотличимые друг от друга. Неотличимые, похожие на провалы в пустоту прямоугольники окон и подъездных дверей. Неотличимые, бесконечно длинные, теряющие собственное продолжение в туманном сумраке улицы.
"Где я? – яростно скрипя зубами, думает Гром. – Мирра! Вацлав! Тунгр вас всех возьми! Где я?"
Незнакомое, выжигающее нутро чувство душит странника. Он предан, подло обманут, загнан в смертельную западню. Звериная Злоба затапливает его душу. Гром смотрит на своего спутника. Доктор выглядит беззащитным, перепуганным насмерть, зачем-то одетым во всё взрослое длинноногим ребёнком. Жертва…
Грому до боли, до невыносимой чесотки в сильных ладонях хочется сейчас же придушить, прикончить это бесполезное, с мечущимися в страхе глазами, недостойное бытия существо. Обуза…
– "Это невозможно, Георгий – едва слышно звучит в голове Грома знакомый, с лёгким акцентом голос. – Нельзя никого убить в Посмертье. Здесь всё уже для всех случилось. Произошло… Прошло"…
Далёкие, очень далёкие и такие желанные родные звуки... Вацлав…Наставник… Отец…
– "Георгий! Ищи другой вход! Корсаков зна… Ему сообщи"…
Голос Вацлава затихает, теряется в невозможной дали…
– "Так! Ничего не понял. Что хотел сообщить наставник? Какой другой вход? Что знает Корсаков? – недоумевает Громов. – Ну, да ладно. Потом разберусь… Главное, что это Посмертье, – со странным меланхоличным удовлетворением думает он. – Значит, оно разное, это Посмертье. Оно для каждого своё, это Посмертье".
Но вот, случается нечто. Какое-то шевеление пространства. Смутное, едва ощутимое движение окружающего пришельцев воздуха. В чёрной выси над их головами расступается тьма.