"Что это ещё за Гитлерюгенд под нашей психушкой?" – опознал униформу на пацане Корсаков.
Он внимательно, насколько мог, присмотрелся к двоящемуся в его больных глазах мальчишке.
"А ведь это тот давешний немчик. Кролик со взглядом синеокого удава. Славный племянничек Зингера", – узнал мальчишку Сергей.
Впереди этого нудисткого строевого смотра стояла нагая, как все, смуглая и стройная молодая женщина. Своей великолепной статью она напоминала олимпийскую богиню. Впрочем, особо присматриваться к подробностям этой самой стати Серей посовестился. И немудрено! Ведь обнажённая красавица, будто заправская гимнастка, уверенно стояла… на одной ноге. Другую, задранную до нечеловеческого предела, она придерживала рукой у самой головы. Выражение её прелестного лица при этом было совершенно безучастным. В больших широко открытых глазах не имелось даже намёка на мысль.
"Боже! А ведь это она, моя восточная царевна! «Сестра» Шаганэ! Это от внезапного взгляда её карих глаз я, в буквальном смысле, «чуть не потерял голову»!"
– Арбайтен! Тафай, тафай! Пригай! Пригай, косочка! – размахивая стеком-указкой, не унимался светловолосый бесёнок в шортах.
Женщина послушно запрыгала на одной ноге.
– Jeder springen! Jeder! Arbeiten! Schnell, schnell![3] – заорал пацан нечто уже совершенно непереносимое для русских ушей.
Корсакову страстно захотелось нащупать поблизости какую-нибудь небольшую гантель и от всей души запустить в этого белобрысое чудовище.
Меж тем, голые взрослые люди, мужчины и женщины, вслед за смуглой красавицей послушно запрыгали на месте. Полузакрытые веки. Безучастные, лишённые всякого выражения лица. Колышутся, подскакивают мужские гениталии, подпрыгивают беззащитные, обнажённые женские груди.
– Eins! Eins! Eins, zwei, drei![4] – прохаживаясь вдоль скачущего ряда, отсчитывает, помахивая указкой, белобрысый нацистик. Парень явно наслаждается своей безраздельной властью над беззащитными людьми.
Корсаков в порыве гнева резко приподнялся. Но мир вокруг отреагировал на это враждебно. Он закружился, всё ускоряясь, и поплыл прочь, в неведомую тьму. Без сил и сознания Сергей рухнул обратно, на воняющий потом и брезентом физкультурный мат.
***
– Слышь, Гром! Тебя сам Хан с Рустамом к столу кличут! – забормотал вожак санитаров Георгию на ухо.
Хабар говорил с заискивающими, просительными интонациями. Громову стало, даже немного жаль этого несчастного, прежде такого важного в собственных глазах урку.
Георгий встал со своего места и, нарочито не спеша, направился следом за Хабаром к столу с воровскими авторитетами во главе.
На обтянутой чёрной кожей спине уголовника вдруг запрыгали светящиеся строчки. Громов всё никак не мог привыкнуть к сегодняшним сюрпризам. Он в который раз вздрогнул от неожиданности.
«Копроханов Борис Арахнидович, – гласила нежданная информация. – Вор в законе союзного значения. Кличка Хан. Пятьдесят пять лет. Коронован в восемьдесят пятом году в Кутаиси криминальными авторитетами: Резо Абхазским, Владом Кишиневским и Глебом Молодым. Копроханов подозревается в организации серии заказных убийств и криминальных терактов с многочисленными жертвами. По обвинению в организации сети наркоторговли в пяти странах восточной Европы Борис Капроханов первого декабря текущего года объявлен в международный розыск».
"Однако! – в который раз за день не устаёт изумляться Гром. – Что за шутки юмора?! Горячая информация из Интерпола?! Второй день, как этот Хан в розыске, а об этом уже даже спине Хабара известно".
Хан взглянул на подошедшего к столу Громова и криво ухмыльнулся. Сопровождая приглашение небрежным жестом, он коротко бросил:
– Прэшу! Сэдись!
Сидящий рядом с Ханом Рустам чуть заметно нахмурился, но ничего не сказал. Зато Гром без труда прочёл мысли старого уркагана[5].
"Чудит Хан! – ворчал про себя Рустам. – Какого-то мутного залётного фраера рядом с уважаемыми ворами усаживает. Нехорошо это, не принято промеж людей с понятиями"…
Громов даже не удивился, что с такой лёгкостью читает чужие мысли. Просто захотелось ему узнать, о чём думает этот седой уголовник, вот он и узнал. В конце концов, нетрудно было догадаться…
Хан ухмыльнулся ещё шире, показав ряд великолепных зубов, и в упор уставился на Грома.