[1] Нох айн маль! - Noch ein mal! (нем.) Ещё один раз!
[2] meine Prinzessin! (нем.) – моя принцесса!
[3] Jeder springen! Jeder!Arbeiten! Schnell, schnell! (нем.) - Всем прыгать! Всем! Работать! Быстро, быстро!
[4] Eins! Eins! Eins, zwei, drei! (нем.) – Раз! Раз! Раз, два, три!
[5] Уркаган (крим. жаргон) – вор, бандит.
[6] Вольф Григорьевич Мессинг (1899-1974) - советский эстрадный артист, выступавший с психологическими опытами «по чтению мыслей» в середине прошлого века. Был также известен, как провидец и прорицатель. Считается одной из самых загадочных личностей двадцатого века.
[7] Макропулос - здесь Капроханов имеет в видуизвестную пьесу «Средство Макропулоса» (чеш. Věc Makropulos) — фантастическая пьеса Карела Чапека, написанная в 1922 году. Сюжет построен вокруг секрета неограниченного долголетия, изобретённого греческим врачом и учёным Макропулосом.
[8]Лавэ (криминал. жаргон) - деньги
Глава девятая «Схватка больничных приведений», или "Братцы-германцы"
Громов и Мышкин поздним вечером вернулись в клинику. У входа в приёмный покой их встретил санитар по кличке Батон с белой марлевой повязкой на лице. Маска до самых глаз скрывала его обширную физиономию.
– Ну, как оно на воле, пацаны? Девок червеновских помацали? Чи шо? – глухо, сквозь материю маски поинтересовался толстяк.
– А ты чего это Батон? Марлей всю свою личность облепил? – ответно полюбопытствовал Женька.
– Так это! Иноходцев залякал, – принялся объяснять Батон. – Чудит наш дид. Прибежал полчаса назад. Орет, типа:
– "Караул! Ратуйте, православные! На нашу клинику эпидемия птичьего гриппа зараз напала!"
– Всему медперсоналу от санитаров до дохтаров марли енти на морды нацеплять велел. Вроде как, кого без маски увидит, тут же премии за год лишит. А больным усим до последнего строго-настрого велено принять вакцину. Ось, не журитесь хлопцы, глотайте кажный по пилюле и свободны.
И Батон протянул друзьям по пластиковому стаканчику с лекарством. Гром и Мышкин, лишь бы отделаться, быстро проглотили по таблетке.
Уставшие после прогулки друзья вошли в свою больничную палату. Чувствовали они себя странно. Понятное дело! Побывать в городе, на воле, вне пределов клиники. Подышать, что называется, воздухом свободы и вновь вернуться в это затхлое место. В эту, по сути, тюрьму…
Особенно терзался своим нелепым, невозможным положением Громов.
"Кого чёрта я должен торчать в этой вонючей, тоскливой психушке? – спрашивал себя Георгий. – И это сейчас! Когда у меня обнаружились столь неожиданные таланты! Передо мной открываются такие возможности! Сколько полезного я смогу сделать на воле! Да я теперь способен перевернуть мир, если понадобится. Столько добрых дел наворочу! Да я… Я всё смогу!"
Но в то же время и сомнения не оставляли душу Грома. Они мешали ему принять окончательное решение и немедленно, прихватив Женьку Мышкина, покинуть этот чёртов Огнев лог.
"Раньше у меня в голове звучал голос наставника. Я общался с ним в Посмертье. Виделся в своих, казавшихся такими реальными грёзах. А Мирра! Моя волчица! Там во сне я любил её, по-настоящему любил. Доходило до того, что я подумывал, как не смешно это звучит, перебраться на ПМЖ в это самое Посмертье. Воссоединится после жизни с любимой! Да ещё Вацлав постоянно намекал на какую-то миссию. Именно здесь в Огневом логе. А что же теперь? Грёзы остались грёзами. А наставник и вовсе исчез. Да и было ли всё это в реальности? А может быть, и Вацлав и Мирра фантомы, рождённые моим мозгом, игра больного воображения? Все пациенты, как утверждают врачи-психиатры, мнят себя совершенно здоровыми"…
Громову, кроме прочего вдруг вспомнилась и сегодняшняя «милая» беседа с уголовником Ханом. И Георгию стало совсем мерзко на душе.
"Покинуть сейчас клинику, это всё равно, что сбежать – рассуждал Громов. – Получится, что этот упырь, мерзкий прилизанный законник напугал меня. А вот этому не бывать! Гром вам не заяц, чтобы сбегать при первом намёке на опасность! Это от Грома пусть бегут всякие черти!"
Юная жажда подвигов и приключений наполнила душу Грома. Но веки его необоримо смыкались. Он так и уснул, под храп Женки и соседей по палате, пребывая в жарких объятиях мальчишеской гордости и самолюбования…
Не разбудили Грома ни лёгкий скрип двери, ни звуки осторожных шагов. Человек в белом халате и синей хирургической шапочке подошёл к постели Георгия. Его лицо почти полностью закрывала марлевая медицинская повязка. Рукой, обтянутой светлым латексом перчатки, человек достал из кармана халата небольшой шприц и снял с его иглы предохранительный пластиковый колпачок.
– Не двигаться! – глухо прозвучал от двери палаты мужской голос.