– Это я в книжном прихватил, – смущённо ответил Мышкин на вопросительный взгляд Грома. – А чего они? Мы у них книг на тыщи гривен купили. А они, вместо солидного подарка за такую гарную сделку, одним фальшивым швейцарским ножиком отделаться захотели.
Гром жестом прервал неуместные оправдания приятеля. Он забрал у него миниатюрный фонарик и шагнул во мрак неизвестности. Музыка Глюка, разливалась в темноте. Она была тихой, но как-то по-особенному обволакивала и успокаивала душу.
"Всё пройдёт, – убеждали неземные аккорды. – Всё суета и тлен. Чувствуешь печаль? Боль от потери? Тоскуешь о прошлом? Забудется! Пройдёт! Впереди вечность"…
Луч фонарика высветил прикроватную тумбочку с аккуратно сложенной одеждой. Рядом оказалась вполне обычная больничная койка. В ней, укрытый тёплым стёганым одеялом, спал светловолосый симпатичный мальчик. На вид ему было лет одиннадцать.
"Ребёнок? Здесь? В этих подвалах? Почему? Зачем? Что он здесь делает?" – недоумевал, стоя у кровати, Георгий.
Он оглянулся на Евгения. Его лицо отражало те же вопросы.
Вдруг кто-то внезапно окликнул Грома:
– Привет!
Георгий резко повернулся и уставился на только что спящего мальчишку. Тот теперь сидел на кровати и с живым интересом разглядывал двух незнакомцев. То, что они вторглись в его спальню без спроса и среди ночи, похоже, только подогревало его любопытство.
– Это здорово! – обращаясь к Громову, заявил вдруг мальчишка.
– Что здорово? – не понял Георгий.
– Наконец-то хоть кто-то из своих появился! – не то, чтобы особенно доходчиво объяснил парень.
Гром, выражая полное непонимание, о чём тот толкует, только пожал плечами.
– Да тут, кроме меня и Питера других немцев нет, – продолжал толковать какую-то невнятицу блондинчик. – Кругом унтерменши[1] шныряют. Ни одного полноценного человека. Руки подать некому! А ты, я вижу тоже не на все сто, но всё-таки ариец. У тебя в жилах течёт голубая дворянская кровь. Она любые низкие примеси переборет. Кроме еврейских, конечно! Я тебя в гербовых кованых доспехах вижу. Ты рыцарь…
– Да что ты плетёшь, парень? – начал выходить из себя Георгий. – Я русский. У меня русские родители.
– Ну, предположим, мать у тебя финка по отцовской линии, а отец наполовину австриец, аристократ. Твой дед кровная родня последних австро-венгерских эрцгерцогов. Ты Георг фон…
– Хватит! – резко оборвал юного болтуна Георгий.
Он, наконец, понял – мальчишка явно не в себе.
Гром досадливо махнул рукой Мышкину:
– Пошли отсюда! Поищем что тут ещё интересного. А с этим дурачком мы только время зря теряем…
Уже в коридоре Мышкин, догнав внезапно помрачневшего Громова, спросил его:
– А о чём, Жор, если не секрет, вы с этим малым перетирали?
– Ты что сам не слышал, какую ересь эту пацан нёс? – пожал плечами Громов.
– Так что толку? Всё одно вас не понять было! – удивился Женька. – Вы же с этим немчиком, как два родных братца-германца на своём хох-дойче[2] шпрехали…
[1] Унтерменш (нем. Untermensch ) — Недочеловек.Философско-антропологический, впоследствии пропагандистский расистско-евгенический термин из идеологии немецких национал-социалистов.
[2] Хох-дойч (Hochdeutsch) – в общем смысле, правильный, литературный немецкий язык
Глава десятая «Эрос и Фобос», или "Страсти вселенские", или "Явно-мужские грёзы доктора Корса
Корсакова разбудили лучи нежаркого зимнего солнца. Они падали на его лицо через большое стрельчатое окно с раздвинутыми гардинами. Сергей осторожно приоткрыл глаза и поморщился от пульсирующей, но уже вполне терпимой головной боли. Приподнявшись на локте, он огляделся и с облегчением понял, что находится в постели, в спальне своей квартиры. Из-за дверей ванной доносился нежный голос. Женщина, кажется, по-польски, тихо напевала:
– Kto ma takie dziwne oczy? Eurydyka, Eurydyka Kto ma takie dziwne usta? Eurydyka, Eurydyka[1].
Корсаков похолодел. В его больной голове закрутилась смесь самых невероятных фантазий и предположений. Вдруг вспомнились странные сны, не оставляющие его здесь с первых дней, да ещё трагическая, полувековой давности история поляков Сташевичей, настоящих хозяев этой квартиры.
– Проснулся, коханек мой?
Перед Сергеем стояла Ядвига. Прекрасная, словно видение. Зелёные глаза, нежный румянец, яркие пухлые губы, белоснежная улыбка. Огненные волосы рассыпаны по плечам. Красавица закуталась в слишком просторный для неё хозяйский синий халат. Корсаков был совершенно уверен, что под халатом у пани Поплавской ничего нет. Сергей слишком резко подался вперёд, навстречу девушке и тут же поморщился от вспышки боли в затылке.