- O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter![1]- доносится до ушей фон Бравена родная речь.
- Ну, слава богу! Немцы! - облегчённо вздыхает он и встаёт.
Во сне или наяву, но среди своих ребят всегда легче, спокойнее. Выпрямившись во весь рост, австриец машинально отряхивает убогий больничный халат. Оставляя на песке следы босых ног, он из последних сил бежит ближайшему костру.
"Да! Слава всевышнему! Это его парни! Его офицеры!"
Протягивая руки к алому пламени, тесным кружком сидят они вокруг маленького костерка. На внезапно появившегося комбата не обращают никакого внимания. Генриха колотит от холода, он протискивается между командиром первой роты Шнитке, его заместителем Граббе, и тоже протягивает руки к огню. Боже, до чего хилое пламя! Чтобы поймать хоть крохи тепла, надо сунуть руки в глубину, в сердцевину огня! Туда, в самое нутро, где медленно шевелятся багровые языки.
Немного придя в себя, Генрих переводит взгляд на боевых товарищей. Чёртов кошмарный сон окатывает его новой ледяной волной ужаса. У Шнитке в виске пулевое отверстие, полоска засохшей крови убегает куда-то за подбородок. У Граббе нет части макушки, она тоже вынесена пулей. Такое частенько случается, когда стреляешь себе в рот...
Три остальных офицера выглядят не лучше: размозжённые черепа, словно при падении с высоты, вдавленные носы, разбитые в кровь лица. И все! Все до одного одеты в затасканные до дыр больничные халаты. Прямо на голое тело. Генрих пытается что-то сказать, хватает Шнитке за руку. Ледяная, холодная ладонь трупа!
- O, mutter! - вновь слышит у себя за спиной Генрих.
Австриец лихорадочно оглядывается. Это Миних! Батальонный весельчак! Чёртов идиот наг, словно новорождённый младенец. На нём нет даже долбанного больничного халата. Немалое мужское достоинство ротного покачивается чуть ли не у самых глаз Генриха. Гениталии Миниха перепачканы чёрной кровью. С чувством непередаваемого омерзения фон Бравен отворачивается к огню костра.
"Бедная матушка! - возникают в его голове странные неожиданные мысли. - А Вальтер, мой малыш Вальтер? Неужели я его никогда не увижу?"
Впервые за долгие годы, прошедшие со дня смерти его матери, сердце сжимается болью потери. И ещё одно чувство, нечто совершенно не изведанное. Генрих чувствует сострадание... Но к кому? Сквозь ветхую ткань халата фон Бравен ощущает сверлящий спину взгляд. Неприятный взгляд, словно огромные муравьи, бегающие по коже. Миних? Опять этот безумец! Надо прогнать назойливого кретина!
Генрих резко оборачивается.
В нескольких метрах от него стоит огромная волчица. Седая, матёрая, с отвисшими сосками кормящей матери.
"Она людоед!" - с новой, накатившей, накрывшей с головой волной ужаса, непонятно почему приходит в голову догадка.
В глазах зверя пляшет багрянец костра.
- Успокойся, палач, - звучит в голове Генриха волчий голос. - Я не ем падали!
- Я! Мы не...Да где же я нахожусь, чёрт вас всех подери! - в предельном отчаянии восклицает австриец.
- Ты в Посмертье, но твой путь не окончен,- не размыкая мощных челюстей, продолжает волчица.
- Почему? - неизвестно чему глупо удивляется австриец.
- За тебя молится чистая душа. Следуй за мной, палач!
Невдалеке, один за другим, вспыхивают на белесом кварцевом песке языки призрачного пламени оранжево-синего цвета. Они образуют прямую как стрела, узкую огненную дорожку.
"Словно посадочная полоса для самолёта", - вяло констатирует Генрих.
Тропа из мерцающих огней поднимается по песчаному склону и теряется меж теней, стволов и переплетений голых сучьев этого проклятого сумрачного леса.
[1] O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter (нем) - О, мама! Забери меня отсюда милая мама
Глава вторая.
"Гоша"
Дом инвалидов
В Дом инвалидов « Огнев лог» Гошу привезли после смерти матери. Мама ушла навсегда, но Гоша не понимал этого. Не мог осознать, потому что в свои двадцать пять имел развитие трёхлетнего малыша. По паспорту он вообще-то был Георгием Вадимовичем.
Папа Вадим один раз увидел сына в черновицком роддоме, и больше свою мужскую ранимую психику травмировать не пожелал. Мама Света тянула сына-инвалида одна. Дама она была весьма привлекательная, да только далеко не всякий мужчина отважиться каждый божий день любоваться на слюнявого и мычащего пасынка.
От родителей достался Светлане небольшой, но светлый и крепкий прадедовский дом. Немалым плюсом был ещё огородик, да кусты красной и чёрной смородины. Прожить можно, даже с крохотной зарплатой продавщицы местного поселкового магазинчика. На такой должности без всякого воровства, а просто умеючи, всегда можно было обеспечить семью хорошими продуктами и вещами. Света сразу не отказалась от сына, а позже уже не могла себе и представить, что такое возможно.