– Шо это на нем лица нет? – протянул Храбр, удивленно подняв брови. Итрида глянула на приближающегося к ним шехха и нахмурилась. Храбр был прав: привычная лоснящаяся уверенностью в себе улыбка Даромира не угадывалась даже в его синих глазах.
– Похоже, новой крале Дара не угодили его умения, – криво усмехнулась Бояна, глядя в ту же сторону.
– Как бы нам ее обида не вышла боком, – Итрида следила за шеххом и хмурилась все сильнее. Он был бледен; на узком лице подсыхали коричневые разводы, слишком похожие на кровь. Но двигался шехх по-прежнему легко – что ж, по крайней мере, ему ничего не сломали.
Дар допетлял до стола, где разместились бродяжники, и рухнул на лавку. Сгорбился и запустил обе руки в темную волнистую гриву.
– Эй, – Итрида тронула его за плечо, и шехх вскинулся, но, увидев, что это всего лишь она, снова сгорбил плечи, вцепляясь длинными пальцами в волосы. – Что случилось? На тебе лица нет. Ты что, в постели вместо пани навью тварь повстречал?
– Хуже, – простонал Дар, сжимая пальцы так сильно, что Итрида испугалась, как бы он себе клок волос не отхватил. – Навьи хоть просто жрут, а люди гадят так, что нежити и не снилось! Будь проклят тот миг, когда я встретил эту белокожую гадюку!
– Уже интересно, – Бояна подалась вперед, поставив локти на стол и положив подбородок на ладони. Она старательно прятала ехидную ухмылку, с преувеличенным вниманием слушая стенания Дара.
– Может, все-таки скажешь толком, шо случилось? – примирительно прогудел Храбр.
И Даромир рассказал.
Когда они с Каженой вдоволь натешились друг другом, Даромир собрался сбежать, как привык. Но девица уболтала его задержаться: мол, засовы на двери крепки, а без разрешения ни одна собака к ней не посмеет заглянуть. Почему бы не вздремнуть, а затем не повторить приятное общение? И Даромир послушал ее, развесил уши, как сопливый щенок – а может, всему виной сладко пахнущие дорогими притираниями простыни, истома во всем теле и любовь шехха к красивым женщинам? В общем, он и в самом деле задремал.
Проснулся шехх от страшного грохота, ворвавшегося в полумрак покоев Кажены словно удар топора рассерженного Перкунаса по наковальне Небесной Кузницы…
– Так уж и самого Перкунаса? – фыркнула в кулачок Бояна. Даромир только зло зыркнул на нее и продолжил.
Оказалось, что племянник Вышаты Казимир Кожемяка нежданно-негаданно явился в гости на день раньше срока, и ему тут же донесли, что двоюродная сестрица ведет себя неподобающе. Огромный, разъяренный точно бык Казимир чуть не захлебнулся от ярости и бросился к сестре, рыча на ходу угрозы тому, кого найдет на ее ложе. Его не остановил ни засов, ни гневные крики Кажены…
– А меня самого спасло чудо и умение лазать по стенам, – плаксиво закончил Даромир и окончательно сполз на стол, уткнувшись лбом в теплое полированное дерево. Храбр сочувственно похлопал шехха по плечу, пока Бояна давилась смехом. Итрида лишь закатила глаза к потолку, услышав окончание этой истории – вполне ожидаемое для любвеобильного шехха. Но его следующие слова согнали улыбки с лиц бродяжников:
– Знаете, что самое паршивое? – отлепился Дар от стола. – Казимир этот, оказывается, очень дружен с городничим Каменки. Вряд ли им составит много труда найти нас всех в этой корчме и спеленать тепленькими, как младенчиков. А если и сбежим – нам нигде не дадут приюта и, случись что, не помогут в Болезном доме.
Итрида смотрела в виноватые синие глаза и с трудом удерживалась, чтобы не вдарить по кудрявому затылку так, чтобы раздался хруст ломаемого об стол носа. Может, она и не сдержалась бы, но резкие голоса за соседним столиком ее отвлекли.
После встречи с ряженым в маске ворона она и думать забыла про безумного Лексея. Да только тот сам о себе напомнил: вдруг вскочил на ноги и заорал надтреснутым хриплым голосом, до того похожим на голос ряженого, что Итрида вздрогнула и вскинула голову, нащупывая кинжал и хищно раздувая ноздри. И не сразу она осознала, что именно кричит недужный:
– Думаете, я не вижу? Не верите вы мне, небось, решили, что Лексей головой треснулся и совсем разумом помутился? А я вам говорю, что огонь в меня влили! Как будто я кувшин пустой, наполнили до краешков. Вот оттого и больно мне, братцы! Потому что огонь этот, он на свободу рвется, он не хочет во мне быть, выжигает он меня. Того и гляди… потечет… вот только мне того и надо. Пусть течет! Пусть… Лучше уж помереть, чем вот так. Ведь у меня горит все внутри, братцы. Когда сплю – горит. И когда глаза открываю – горит. Вы думаете, я мерзну? А я – горю.