– Ты чего, э… Ты огневик что ли?! Так мы ж не знали, мы-то думали… Хватко, уходим!
– Но этот…
– Валим, говорю, э! Огневик это!
Не прошло и минуты, как несостоявшиеся разбойники, поддерживая друг друга, убрались вниз по улице, ловко лавируя между спешащими к корчме людьми. Марий плюнул им вслед и загнал меч в ножны. Огляделся, уже понимая, что ничего не найдет. За то время, что ему пришлось прочищать себе дорогу, неизвестный дейвас мог десять раз скрыться. Так оно и вышло.
– Чтоб вас Вельнас в Навь утащил, – в сердцах выругался Марий и пошел обратно в корчму. Там быстро сыскался Слад, которого взрывом лишь слегка оглушило. Бородатый корчмарь был зол, как десяток разъяренных быков, но Мария интересовало другое:
– Есть у тебя ворон? Не казенный, а личный?
– Болотник, отстань, Перкунасовой бородой заклинаю, не видишь разве – не до тебя сейчас!
Марий сгреб в кулак встрепанную бороду Слада, притянул дородного мужика к себе, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и еще раз, очень тихо и очень четко повторил:
– Ворон. Не казенный. Есть у тебя?
– Отпусти, малахольный! Есть. Пиши свое послание, чтоб тебя навьи драли! – Слад дернулся, и Марий кивнул, отпуская приятеля. Проводил взглядом разносчицу, спешащую к раненым со стопкой чистых тряпок, на которые, кажется, располосовали запас фартуков. Снова помянул Вельнаса, встрепал волосы и пошел за Сладом.
Вести в Школу Марий, конечно же, пошлет. Но сначала поможет другу.
Этим злосчастным вечером на Сладе Пивоваре красовался черный кафтан, подозрительно похожий на облаченье дейвасов. Разве что вместо золотой вышивки по воротнику могучую шею обвивал яркий алый платок. Привычные запахи корицы, пчелиного воска, жареного мяса и золотистых пирогов были едва ощутимы. Их напрочь забивала гарь тлеющей кожи и сожженного дерева. Кафтан Слада оказался исполосован так, что из прорех торчала окровавленная исподняя рубаха – самая обычная, воленская. От пышной бороды остались обгорелые клочья, на одной щеке и вовсе прожженные до розовеющей как у младенца кожи. Весь пол «Ладьи» усыпали цветные осколки и обрывки тканей. Во многих местах их цвет было не различить из-за подсыхающих бурых пятен.
Можно было ожидать от Слада, что он будет причитать и сокрушаться по поводу столь тяжелой раны его детища. Но Слад вместо того носился взад-вперед сполохом красного шарфа: раздавал одеяла, кувшины с чистой водой и улыбки, на которые, как прекрасно знал Марий, Пивовар был всегда очень щедр. К тому же, корчмарь где-то уже успел наварить душистого взвара с толикой успокоительных трав, которым его помощница сейчас отпаивала пострадавших.
– Чего застыл? – прикрикнул Слад на Мария, проносясь мимо. – Давай помогай!
Ждать от Мария улыбок и сбитня мог только полный идиот, да Слад и не о том просил старого друга. Близкое знакомство с магией лаум не могло не оставить след на дейвасе. Он не знал, делал ли еще кто-нибудь подобное до него, но упорно практиковался в лечении. Порой ему помогала Хранительница Серой Чащи, подсказывая, почему вода упрямится и не хочет течь исцеляющим потоком. Конечно, до лаум или даже до уровня ныне исчезнувших раган Марию было далеко, но затянуть легкие раны он вполне мог. Потому дейвас сдержал раздраженный вздох и засучил рукава.
Марий сам не знал, сколько времени прошло. Только боль в натруженной спине и цветные пятна перед глазами заставили его ненадолго перевести дух. Дейвас не стал терять времени зря, а воспользовался перерывом и в несколько строчек уместил все случившееся – и неизвестного огненосца, и погибшую корчму – и отправил ворона с привязанной к лапке запиской в Червен. Буревестник и Светогор хотели, чтобы он отдохнул, но Пряхи, видно, имели свое мнение на сей счет, причудливо запутывая нитку его жизни.
Марий расправил плечи и вдохнул влажный воздух раннего утра, подсвеченный розовым сиянием неспешно пробуждающегося солнца. За его спиной скрипнула дверь, и на крыльцо, точнее, на то, что от него осталось, вышел Слад. Раскуроченные доски торчали как пеньки гнилых зубов. Пострадавшие, кто мог идти своим ходом, разбрелись по домам, зарекшись вовек пить где-то, кроме родной избы. Тех же, кто был плох, уже пользовали каменские знахари из Болезного дома. Марий сел на крыльцо и вытянул длинные ноги, жалея, что не курит: он бы не отказался от трубочки шеххского зелья.