Вызвал меня начальник штаба артиллерии полковник Н. Н. Гаврилов, дал очередное поручение: разобраться с зенитным прикрытием штаба фронта (он находился в Прилуках). И вдруг, как бы мимоходом, Николай Николаевич сказал:
— С оперативными документами разберитесь. Оставьте самое важное. Остальное — сжечь.
Стал я разбирать документы, оставляя самые важные. Но воспринимал это указание в качестве меры более предупредительной, чем вызванной уже сложившейся обстановкой. Не мог поверить, что мы в окружении. Зашел полковник Гаврилов, я начал было доказывать ему, что оперативные документы надо сохранить полностью, в них ведь концентрируется вся работа артиллерийского штаба. Он сухо ответил:
— Не время для дискуссий. Через полчаса подойдут машины. Будьте готовы к погрузке.
Николай Николаевич Гаврилов взял все руководство в свои руки, так как дня два назад, когда под Кременчугом сложилась особенно тяжелая обстановка, туда выехал генерал М. А. Парсегов. Там его вместе с войсками и отрезали от своих вражеские танки.
Подошли штабные грузовики, мы погрузили в них наиболее ценные документы и, оставив в лесу под Пирятиным кучи пепла от сожженных бумаг, выехали на восток, по направлению к реке Сула.
Так, на грузовиках, штаб артиллерии продвигался проселочными дорогами всю ночь и следующий день. Потом бензин кончился, полковник Гаврилов приказал сжечь машины и все оставшиеся штабные документы. Дальше двинулись пешком, в пути к нам присоединялись бойцы и командиры из разных частей. В общем, образовался уже значительный отряд. Полковник Гаврилов отозвал нас с полковником Надысевым в сторонку, стали держать совет, как прорываться из окружения. Решили разбиться на две группы. Одна группа — ее возглавил Надысев — взяла направление на город Снятин, вторая во главе с Гавриловым пошла к Суле северней первой — на город Лохвицу. Надеялись за Сулой встретить наши части. Не знали мы, что идем прямо в скопище танковых и моторизованных частей фашистов, что именно на этом участке Сулы, между Лохвицей в Снятиным, два-три дня назад встретились 24-й и 14-й немецкие моторизованные корпуса, замкнув окружение. [18]
Перед последним переходом к Суле полковник Гаврилов выстроил наш сильно разросшийся отряд (в нем было уже человек 200) и разбил его на три подгруппы. Одну возглавил начальник организационного отдела штаба артиллерии полковник Т. Н. Подольский, вторую — полковник Н. С. Шендерович, третью — майор И. В. Степанюк. Меня Гаврилов назначил своим заместителем. Выделили боевое охранение, вперед двинулись разведчики, следом весь отряд.
До берега реки дошли без выстрела. Был ранний вечер, мы с Гавриловым, шагая впереди строя, приметили сарай, решили: коли не найдется лодок, соорудим плотики для переправы на тот берег. Внезапно с прибрежных бугров ударил пулемет, пыльным буруном прошлась по дороге пулеметная очередь. «Ложись!» — крикнул Гаврилов. Отряд рассыпался по полю, открыли ответный огонь. Но мы все на виду, противник за буграми, огонь его все усиливается. Надо что-то предпринимать. Ползу к Гаврилову, спрятался за пенек вовремя — в него врезалась автоматная очередь. Видимо, она же сразила Николая Николаевича Гаврилова. Я окликнул его, он не ответил. Ранение оказалось смертельным. Пришлось взять командование отрядом на себя. Мы атаковали и отбросили вражескую засаду, но переправиться через Сулу не смогли. Огонь гитлеровцы вели со всех сторон.
Эти события августа — сентября 1941 года на Юго-Западном фронте, героическая борьба наших войск за Киев, вражеское окружение, прорыв из него отдельных соединений и групп, гибель в бою командующего фронтом М. П. Кирпоноса, начальника штаба В. И. Тупикова, члена Военного совета М. А. Бурмистенко и других товарищей достаточно полно освещены в нашей военно-исторической литературе, в том числе в мемуарах Ивана Христофоровича Баграмяна и Георгия Семеновича Надысева. Поэтому, чтобы не повторяться, расскажу только то, что видел и пережил сам в эти тяжелые дни.
Сильный огонь противника, встретивший нас близ Лохвицы, заставил меня изменить маршрут. Мы отошли, вынеся из-под огня тело Николая Николаевича Гаврилова. Расположились в небольшой рощице. Похоронили полковника Гаврилова и еще двоих товарищей. Перевязали раненых. Второй день во рту ни крошки хлеба. Ноги как чугунные, лечь бы и заснуть, а нельзя. Немецкие танки снуют по дороге метрах в 600–700. Надо уходить. Поднял я поредевший отряд, скрытно вышли из рощицы, двинулись вдоль Сулы вниз по течению. Спустя примерно час, уже в темноте, [19] опять наткнулись на противника. Опять автоматно-пулеметные очереди почти в упор. Командую: «Перебежками, слева по два — вперед!» Вскакиваем, бежим, стреляем. Спотыкаюсь об убитого немца. Справа кто-то из наших кричит: «Ручной пулемет! Живем, товарищи!» Потом тишина. Собираю отряд на голос. Еще меньше нас стало. Идем дальше на юг.
Сколько дней и ночей мы шли, прорываясь из окружения, сказать затрудняюсь, В памяти все смешалось. Стычки, отходы, внезапный огонь, отчаянные наши атаки. Ясно запечатлелась только одна длинная и пологая высота, на ней копны сжатой пшеницы. Мы шли цепочкой друг за другом, как вдруг впереди, шагах в ста, рванул тяжелый немецкий снаряд. «Ложись!» — крикнул я. Товарищи залегли, а второй снаряд рванул уже далеко позади. И лежа я четко представил себе немецкого офицера-артиллериста на наблюдательном пункте. И как он увидел нашу цепочку, выпустил первый снаряд. Недолет! Он увеличил прицел на четыре деления, довернул орудие влево (это я определил по второму разрыву). Сейчас он споловинит полученную вилку разрывов. Странное спокойствие мной овладело. Я был уверен, что перехитрю его. Встал. Крикнул товарищам: «Следить за мной! Делать, как я!»
Высота была открыта километра на три. Мы метнулись по ней вправо, третий снаряд взрыл землю там, откуда мы ушли. И началась эта отнюдь не занятная игра со смертью. Мы длинными зигзагами бежали по полю, фашист, видимо, вошел в азарт и уже без всяких вилок бил по нас сначала орудийным взводом, потом всей батареей 150-мм гаубиц. Но мы его все-таки перехитрили и, не потеряв ни одного человека, ушли за гребень. Он уже вслепую послал нам вслед несколько снарядов, а мы молча лежали в траве, уставшие от этой бешеной гонки.
Второе, что явственно помню, — это ощущение сильного голода. Когда ночью наконец-то вышли опять на тихий участок реки Сулы, некоторые товарищи стали говорить, что лучше нам переправляться поодиночке. А то, дескать, опять заметят группу и «накроют». Пришлось мне применить свою командирскую власть. Поговорил жестко — иначе эти смертельно усталые, уже много дней голодавшие люди могли бы стать легкой добычей фашистских патрулей. Они это поняли, вернее сказать, прочувствовали. На рассвете мы встретили очень старенького дедушку — из местных жителей. Он сказал, что мы у него не первые, что он уже перевез на ту сторону Сулы многих окруженцев. Дедушка принес [20] нам хлеба, молока, сала, накормил, а затем пригнал и две лодки. Мы переправились через Сулу, поблагодарили дедушку и двинулись в сторону города Гадяч. Не доходя до него, встретили наши передовые части. Нам дали автомашины и отправили в город Ахтырка, где в это время уже формировалось новое управление и штаб Юго-Западного фронта. Командующим фронтом (и главнокомандующим Юго-Западным направлением) был назначен Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.
В Ахтырке, в доме, отведенном под штаб артиллерии фронта, нас встретил генерал М. А. Парсегов. И первым его вопросом был:
— Где Николай Николаевич?
Я рассказал, как погиб полковник Гаврилов. Лицо Парсегова стало сумрачным.
— Не уберегли! — с укором сказал он. — А какой был командир! С большой буквы. И смерть принял, как жил. По-солдатски, лицом к врагу.
Вышли мы от Парсегова, а навстречу идет Георгий Семенович Надысев. Значит, тоже пробился из окружения. Обнялись на радостях, он спросил:
— А где Николай Николаевич?