А когда на общегородском митинге Афанасий Павлантьевич Белобородов поздравил харбинцев с освобождением, площадь просто взорвалась, и здравицы в честь Советской Страны, Коммунистической партии, Красной Армии не смолкали, наверное, с полчаса.
Спустя несколько дней состоялся Парад Победы. Мне довелось им командовать, а принимал парад генерал-полковник Белобородов. Нам подобрали великолепных строевых коней — рыжих тракенов с белыми челками и белыми чулочками, все прошло отлично. Харбинцы собственными глазами увидели могучую военную технику — танки, самоходную артиллерию, гвардейские минометы и все другое. Примерно за час до парада, проезжая улицей, где стояла колонна легкой артиллерии, я обратил внимание на старика, грудь его украшали Георгиевские кресты и медали. Он поцеловал ствол пушки и перекрестил улыбавшихся артиллеристов, подошел к другой пушке, проделал то же самое. Так он шел вдоль колонны, и слезы текли по морщинистому загорелому лицу. Я спросил, где он заслужил боевые награды.
— Оборонял Порт-Артур, — сказал он. — Вы слышали про батарею Электрического утеса? Я был фейерверкером{97} второго орудия.
Позже Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский рассказал нам о подобной встрече в Порт-Артуре. Он посетил русское военное кладбище, где захоронены солдаты и офицеры, павшие в русско-японской войне 1904–1905 годов. Ему навстречу вышел из часовни подтянутый, с военной выправкой человек. Доложил, что он бывший полковник генерального штаба, смотритель кладбища. Он рассказал маршалу о каждой могиле. Называл фамилии, имена и отчества каждого солдата, офицера, генерала, объяснял, кто и как погиб, присовокупляя их краткие биографии.
— А как вы сюда попали? — спросил Александр Михайлович.
— Я здесь воевал, — ответил он. — А когда война кончилась, я остался с ними. Нехорошо было бросать их на чужбине.
Он прибавил, что сорок лет ждал нас, надеялся, что придем и отомстим за поражение той войны, и рад, что дождался.
— Теперь умру спокойно, — заключил он... [309]
Памятники советским воинам, павшим в боях за освобождение Маньчжурии от японских оккупантов, за возвращение этой богатейшей провинции ее истинному хозяину — китайскому народу, были установлены в Порт-Артуре, Харбине, Мукдене и ряде других городов. Это были красивые и величественные сооружения. Не знаю, остались ли они там сейчас, но мы сделали все, чтобы должным образом почтить память наших павших товарищей.
Первые дни своей деятельности в качестве военного коменданта Харбина вспоминаю, прямо скажу, без энтузиазма. Пришлось столкнуться с проблемами, о которых раньше имел самые общие представления. Городская экономика, торговля, выпуск промышленной продукции, безработица, цены свободного рынка, банковские операции и так далее и тому подобное. Голова шла кругом, и я попросил члена Военного совета армии генерала И. М. Смоликова выделить мне в помощь политработника, сведущего в этих вопросах. Иван Михайлович пообещал, и уже на следующий день в мой кабинет вошел полковник, улыбнулся с порога и, подавая руку, просто сказал:
— Михаил Золотаревский. Я вам помогу. Что в первую очередь?
Объяснил ему, что вчера нахлынули на меня иностранные консулы — сразу трое. Просят расследовать ограбления консульств и отдельных граждан, подданных иностранных государств, совершенные неизвестными лицами в те дни, когда полиция разбежалась, а наши части еще не вступили в город.
Полковник Золотаревский взял на себя это дело и все расставил по своим местам. Назначил и провел следствие, выяснил, что самое крупное ограбление было совершено бандой хунхузов, базировавшихся в районе пригородного поселка Санькэшу. Вообще он оказался отличным знатоком и административной службы, и промышленности, и сельского хозяйства, а кроме того, просто умным человеком, умевшим находить решения самых деликатных вопросов и контактировать с различными слоями харбинского населения.
Главным моим помощником по оперативным делам стал командир 60-й истребительно-противотанковой бригады П. П. Головко. В бригаде была отличная школа младших командиров. Ее курсанты и дали первую острастку хунхузам.
В комендатуре день за днем накапливались сведения о деятельности хунхузских банд. Видимо, их вожаки в тот [310] момент стремились овладеть оружием и боеприпасами капитулировавшей Квантунской армии. Как выяснилось, наши интенданты взяли на учет далеко не все японские военные склады. Это и пытались использовать бандиты. Одновременно некоторые бандитские группы нападали на склады, охраняемые нашими часовыми. Часть нападавших была уничтожена, большинство взято в плен. Сведения, от них полученные, позволили нам действовать более целеустремленно.
Ночью полковник Головко вывел к комендатуре четыре взвода курсантов. Броневики и грузовые машины уже ждали во дворе. Мы поставили задачу перед каждым взводом и некоторыми отделениями, и курсанты выехали в различных направлениях по дорогам, ведущим к окраинам и далее, к пригородным населенным пунктам. На рассвете полковник Головко доложил, что все намеченные объекты были окружены, банды ликвидированы, остатки — около полусотни хунхузов взяты в плен.
Этот рейд на довольно длительный срок сократил бандитизм в окрестностях и в самом Харбине. Но в конце ноября хунхузы опять активизировались. Это было связано уже с деятельностью гоминьдана — в ту пору правящей партии чанкайшистского Китая. Гоминьдановцы собирали в свои ряды в Маньчжурии всех, кто имел оружие.
Когда мы только еще вступили в Харбин и подбирали помещение для войск и разных, учреждений, в том числе комендатуры, к нам уже стали заявляться группы гоминьдановцев. От них мы узнали, что в городе функционирует Городской комитет гоминьдана, Управление уполномоченных гоминьдана, Подготовительный комитет, Военный совет Биньцзянского района и ряд других организаций. Их представители просили помощи у военных властей — помещений, типографского оборудования, финансовых субсидия. А когда мы начинали выяснять назначение и задачи каждой из упомянутых организаций, гсминьдановцы явно пытались «втереть очки». Пришлось нам самим этим заняться. С помощью китайских коммунистов, вышедших из японских и маньчжурских тюрем, мы кое-что узнали. Например, Подготовительный комитет был разветвленной организацией со структурой, напоминавшей штаб военного округа. Главной его задачей являлось формирование подпольной гоминьдановской армии в районе Харбина. Военный совет Биньцзянского района (Биньцзянской японцы назвали провинцию с центром в Харбине) оказался филиалом знакомой мне еще по 1939–1940 годам организации китайских [311] крайних националистов, а проще говоря, фашистов «Синие рубашки». Правда, они себя переименовали в «Военный совет» 17 августа, как только узнали о поражении японцев под Муданьцзяном. Хотели замаскироваться. Члены организации «синерубашечников» вошли в руководство всех прочих гоминьдановских комитетов и учреждений в Харбине. Одна из главных задач «синих рубашек» состояла в том, чтобы собрать на своих базах вне города солдат и офицеров разбитой маньчжурской армии Пу И, а также японских военнослужащих, тысячи которых все еще бродили по горной тайге.
Все эти срочные приготовления партии гоминьдан в Маньчжурии не будут достаточно понятны, если не сказать хотя бы вкратце о той военно-политической обстановке, которая сложилась осенью 1945 года. Квантунская армия была отправлена в лагеря военнопленных, но в Маньчжурию сразу же, еще до полного окончания боевых действий против японцев, двинулись с юга новые войсковые колонны. Из Шаньдуня по приморским дорогам, а из Особого района, из Яньани — по степным шли на север полки Компартии Китая. Им наперерез американцы срочно, на кораблях и самолетах, перебрасывали с юга Китая гоминьдановские армии. Они стремились отбросить войска коммунистов, чтобы самим продвинуться в глубину Маньчжурии. Понятно, что наши части дальше Чанчуня их не пропустили. Тогда гоминьдановское политическое и военное руководство решило перебрасывать войска в Маньчжурию тайно, по горным тропам, и вместе с тем формировать подпольные армии со штабами в городах Харбин, Цицикар и Боли.