Но...
Салазар нашел глазами взгляд Годрика. Друг стоял рядом с рыцарями, без кольчуги и доспехов выглядящий потрепанным, подавленным и до невозможности искренним и бесхитростным в своей печали. Он смотрел на него угрюмо и молча, карие глаза упрямо прятали за обидой мольбу, хотя все чувства были написаны в каждой морщинке у этих глаз.
Он не мог его предать. Просто не мог и все. Был бы Сэл один, он бы, не задумываясь, сделал все, о чем мечтал секунду назад. Но в зале был человек, которому он был важен. Который в него верил. Он не хотел больше никогда видеть друга таким подавленным. Меньше всего на свете он хотел причинять боль самому дорогому человеку на свете. Да, от его слов мало что зависит. Да, его все равно казнят. Но его слова будут всем для одного человека в этом зале, а он один здесь что-то значил. Все остальные – просто тупая декорация. На остальных Слизерину плевать. Но он не мог предать Годрика. Ни за что.
Он снова поднял взгляд на троны и вдруг внутренне улыбнулся. Насколько же легче венценосному судье приговорить человека к смерти, не сомневаясь в его вине. А вот если он не будет знать наверняка, это лишит его сна надолго. Что ж, достойный способ уйти. Салазар не собирался облегчать королю задачу.
Это его жизнь.
И он продаст ее как можно дороже.
- Нет, Ваше Величество. Я не маг.
Да... А на что он надеялся? Что колдун выдаст себя? Подпишет свой собственный смертный приговор?
Артур дал знак говорить свидетелям, что прибыли вместе с леди Евой. Это были дворяне, чьи поместья находились в Мерсии, некоторые из них по их же словам в прошлом были рыцарями Баярда, уйдя со службы кто из-за старости, кто из-за сильного ранения. Все они красноречиво и убедительно описывали разные случаи, в которых они видели, как колдует Слизерин. И каждому из них Артур задавал все тот же вопрос:
- Пострадал ли кто-нибудь от его магии?
Каждый из свидетелей поджимал губы, пожимал плечами и качал головой. И тем не менее...они описывали, как Слизерин якобы укрощал магией коня, как заколдовывал стрелы на общей охоте с соседями, как разжигал заклинанием огонь, чтобы выкурить дичь из норы, как явно колдовством запер двери, уединяясь с дочерью одного из этих свидетелей-помещиков, потому что тот не смог открыть дверь при не закрытом замке...
- Ваша дочь добровольно пошла туда с ним? – спросила Гвиневра.
Говоривший задохнулся от возмущения, побагровел и процедил:
- Ваше Величество, как вы можете...
- Женщины умеют делать выбор, – резонно возразила железным тоном королева. – И умеют за него отвечать. Я повторяю вопрос: это было добровольное решение вашей дочери?
Помещик захлопнул рот, как рыба. Попытавшись что-то сказать, он не нашел слов, и все стало понятно. Слизерин, явно забавлявшийся сценой, улыбнулся королеве и, скрестив руки на груди, стал с интересом наблюдать за сконфуженным обвинителем.
Видимо, решив, что всего этого недостаточно, леди Ева снова выступила вперед, все такая же прямая и каменная.
- Мой сын повинен в смерти моего мужа, – твердо заявила она.
Салазар мгновенно ощетинился, Артур увидел, как блеснули бешенством его раскосые зеленые глаза.
- Это какой-то новый уровень, матушка, – прошипел обвиняемый. – Мне даже интересно, какую ложь вы завернете, чтобы я оказался виновным в смерти отца, который погиб на войне?
- Мой муж был слаб здоровьем, – не обратив никакого внимания на слова сына, продолжила женщина. – Когда прибыл гонец с сообщением о войне, муж, конечно же, стал настаивать, чтобы сын ехал сражаться за наше королевство. Но Салазар навел на него чары...я ничего не могла сделать. На войну поехал мой муж, хотя ему и ездить верхом-то было опасно...
Слизерин в дикой, непонимающей ярости смотрел на мать, качая головой.
- Ложь... – пробормотал он. – Ложь. От и до, как ты...как ты могла опуститься до такой мерзости, ты... ничтожество, ты не смеешь оскорблять память отца!
Последнее он выкрикнул уже в полный голос, бросившись в сторону матери. Стража схватила его за плечи, заведя за спину руки. Белесые волосы колыхнулись, обрамляя озверевшее от ненависти и бешенства лицо. Но поразило Артура не это. На лице леди Евы отразилась такая же ненависть, исказив на минуту невозмутимые черты. И эта ненависть была до того похожей на ненависть Морганы, которой он никак не мог найти объяснение.
- Ваше Величество, – вдруг громко и твердо обратился Гриффиндор, когда его друга угомонили (точнее, когда тот вырвал руки у стражи, одернул полы рубахи и постарался унять злость). – Я хочу выступить, как свидетель.
- Сэр Годрик... – попытался возразить король.
- Любой имеет право выступать, как свидетель, – отрезал рыцарь. Он отделился от товарищей, провожающих его встревоженными взглядами, и вышел на середину, приготовившись говорить. В глазах его была неумолимая, мрачная решимость. Теперь Слизерином овладела не ярость, а волнение.
- Годрик, – угрожающе проговорил он. – Не надо...
- Не смей мне указывать, – огрызнулся доведенный до предела Гриффиндор таким резким и властным голосом, что обвиняемый пораженно умолк. Артур редко видел, чтобы рыцарь перечил своему другу так явно, обычно последнее слово оставалось за Слизерином, потому что Гриффиндор просто сводил все в шутку, не желая разводить ссору. Сейчас он был похож на волка, который скалится на своего брата, стремясь согнать его с поляны с капканами. – Милорд, я хочу свидетельствовать. Все выступившие были дворянами, но я – рыцарь Камелота. И я клянусь, что Салазар Слизерин никогда и никому не причинял зла. Я знаю его уже много лет и полтора года живу с ним под одной крышей, так что могу вам с точностью сказать: он не владеет магией. Все, что сказали люди этой...леди Евы – лжецы и проходимцы, которым заплатили за дорогу в Камелот, потому что этой женщине не терпится сжарить сына на костре.
Свита леди Евы загудела от негодования. Взор Гриффиндора горел решимостью. Рыцарь был похож на зверя, готового растерзать любого, кто посмел бы тронуть Слизерина. Но ведь так же вел бы себя и Артур, если бы кто-то четыре года назад решил причинить вред Моргане. Так же он бы реагировал, если бы два года назад кто-то захотел причинить вред Агравейну. Так же он отреагировал бы, если бы кто-нибудь до той ночи попытался хоть слово сказать о возможности неверности Гвиневры.
Кому верить?..
- Суд окончен, – объявил король. – Стража, отведите Слизерина обратно в темницу. Я должен услышать мнение Совета, чтобы принять решение.
Он лгал.
Он должен был услышать мнение своей жены и Мерлина.
И разобраться в собственных мыслях.
====== Глава 41. В беде мы видим истину. ======
Годрик стоял посреди коридора уже минут двадцать, нерешительно сжимая в руках куртку друга.
Он чувствовал себя помятым и уставшим, как после недели беспрерывного боя. Пришибленным и бессильным, как тогда, когда приходил в себя после отцовского заклинания и обнаруживал себя грязным и изнемогшим от неустанной тяжелой работы, долгого голода и отсутствия отдыха. Но, наверное, даже тогда в каком-то смысле он чувствовал себя лучше. От той усталости и изнеможения можно было отлежаться, поесть и снова быть бодрым. Но вот жизни после смерти друга он просто-напросто не видел.
Гриффиндор все стоял и не мог решить, куда ему идти: вниз, к темницам, чтобы еще раз увидеть Слизерина, сказать ему, что его перепелки живы и здоровы, и за ними присматривает соседка, передать ему куртку, потому что он знал, что этого привереду больше всего сейчас заботит, или наверх – к королевским покоям. Еще раз попробовать поговорить, убедить, вымолить...
Нет, Годрик не злился на короля. Как он мог? Он даже понимал его. Да, Артур не бог, и у него есть свои обязанности. Он не может казнить и миловать людей просто за красивые глаза их друзей. Годрик был благодарен ему за все эти вопросы о том, причинял ли Салазар кому-либо вред, он был благодарен королеве, за то, как она часто во время суда сбивала спесь с проходимцев-свидетелей. Он понимал, что они сделали все, что могли. Да что уж тут, Утер казнил бы Сэла, едва услышав, что тот маг, даже не слушая доказательств и уж тем более не требуя доказательств вреда магии.