Маг кивнул, помогая ей переставить ведро для мытья.
- Я знаю, Годрик вел себя, как осел, и ты, наверное, гадаешь, что вообще произошло.
Пенелопа вспомнила об утренней стычке. Хотела бы она сказать другу, что уже вовсе забыла об этом, но пусть лучше он думает, что она встревожена этим, а не тем, что Годрик сейчас где-то в лесу сражается со смертельной опасностью, спасая ее сестру...
- Он ко мне подходил до этого, – продолжил Мерлин. – Спрашивал, какие твои любимые цветы.
Волшебница застыла.
- М-мои..?
- Ага. Я сказал ему, чтобы взял что-нибудь желтое. Ты видела букет?
- Желтые астры...кажется. Они упали в грязь.
- Да, потому что он идиот, – усмехнулся Мерлин. – Только этот идиот, судя по всему, влюбился в тебя. Но у него явно проблемы с выражением эмоций. Я думаю, это потому что...
- МЕЕРРРЛИИИИН! АААПЧХИ!
Маг возвел глаза к потолку. Молча потряс руками, выражая свои эмоции. Выдохнул. Бросил “Увидимся” подруге и ушел на чихающий зов.
А Пенелопа стояла, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
Он шел признаться ей в чувствах. Он хотел признаться, что влюблен.
Вот почему он разъярился, когда попал под грязь.
А теперь он мог погибнуть, спасая ее сестру. Он сейчас там, он может не вернуться. Она может больше не увидеть его беспечное веселье, может больше не увидеть морщинок у его улыбчивых глаз. Она может никогда не сказать ему, что хотела и должна была.
Пенелопа не смогла сдержаться и снова бросилась к окну, отчаянно высматривая дорогу.
Она не знала, что можно любить еще больше.
Оказалось, можно.
- цитата из песни группы Мельница – “Двери Тамерлана”
====== Глава 47. Ты одна. Другого счастья нет.* ======
Приехав в лес, Годрик остановил свою вороную кобылу, купленную сразу после посвящения, и прикрыл глаза. Когда он вновь поднял веки, карие глаза сияли золотом. Он поступил так, как учил его Мерлин: как мог, отрешился от тела, сковывающего его магию, перестал обращать внимание на запахи, звуки и листья вокруг. Он искал то, что нельзя было увидеть, учуять или потрогать: магический отпечаток. Помимо того, что каждое сильное колдовство оставляет достаточно различимый след, отпечаток священных рощ должен был быть невероятно мощным и специфическим, свойственным только друидам.
Он потратил несколько минут на то, чтобы понять, что в ближайших шагах ста этой рощи нет. Не прерывая связь со своей магией, рыцарь тронул лошадь и двинулся по лесу.
Он пользовался магией очень осторожно, стараясь ею не шуметь. Конечно, этот темный друид следил за Пенелопой и Мерлином, но он наверняка почувствует, если в пределах леса вдруг свершится постороннее волшебство.
Спустя полчаса Гриффиндор наконец ощутил это – отдаленный слабый толчок и давление. Но это было не совсем то, чего он ожидал. Рощи друидов должны излучать мощь, но эта мощь должна освобождать, а не давить. Что же с этой не так?
Рыцарь оглянулся. Вокруг были все такие же деревья и золотой ковер из листьев. Лазурное небо огромной чистой каплей нависало над осенним лесом. Самое время для охоты...
Годрик нахмурился и двинул лошадь вдоль деревьев, не продвигаясь дальше. В какой-то момент он почувствовал отдаление давящей силы, словно она завернула. Он спрыгнул наземь, хрустнув багряными листьями, и подошел к ближайшему дереву. Протянул руку...
И отдернул, часто дыша.
Он понял, что случилось с чащей, он не мог ошибиться. Не мог ошибиться с тем, что знал всю свою жизнь!
Маг снова осветил глаза золотом и увидел: на коре дерева сияла руна. Он проверил соседние деревья – на них тоже были вырезаны древние письмена.
Годрик щелкнул языком, признавая достойность врага. Это был хороший ход: друид запечатал место сильным руническим кругом, превратив его в ловушку для одного конкретного человека – для Мерлина, точнее, для Эмриса. Он использовал мощь чащи, чтобы ловушка получилась непобедимой. Мастерство было на лицо: руны опоясывали чащу, черпали ее силу и обратили бы ее против Эмриса, стоило ему зайти. Кроме того, эти руны имели его имя, а потому он сам бы ничего даже не увидел и не почувствовал, пройдя границу и оказавшись запертым внутри. А там он был бы лишен своей великой магии – руны бы заставляли ее рикошетом бить по хозяину.
Годрик почувствовал это сразу на рубеже, потому что данная магия имела очень много общего с чарами, что использовал его отец. Те чары обращали против человека его волю, его эмоции, его мысли, его тело. Возможно, они бы обратили против него и магию, если бы отец в свое время знал, что его сын – волшебник. В конце концов, эти чары настолько подавляли его личность, что он сам не знал и не чувствовал своей магии до пятнадцати лет. Устроенной друидом рунической ловушке было дело только до волшебства, причем только до волшебства Мерлина. Любой другой маг мог бы почувствовать лишь небольшое давление, что и было с Пенелопой.
Гриффиндор обошел деревья, раздумывая. Он мало знал о друидских заклинаниях, мало знал об их магии, но кое-что он сделать все же смог бы.
Разрушить клетку было бы просто – достаточно повредить одну из рун. Но для этого понадобилось бы много магической энергии, а друид бы мгновенно это почувствовал, очутился бы рядом, и Годрик оказался бы в его власти, будучи не готов к большой битве. А еще это могло навредить Алисе. Зайти туда, не обратив на рунический круг, предназначенный другому, внимания, тоже нельзя, потому что его хозяин-друид в секунду сможет изменить в нем что угодно и обратить против врага. Значит, ловушку нужно было убрать, и сделать это мог только сам друид. Но как его заставить? Лучшим способом было бы обратить ловушку против него, но Гриффиндор не мог этого сделать, потому что не знал его имени. Поэтому следовало действовать более рискованно, но другого выхода не было.
Пенелопа права, план был сумасшедший. Особенно сейчас.
Годрик недолго справлялся с собой. Он принял решение, глубоко вздохнул, чувствуя, как от невольного страха холодеют пальцы, и снова шагнул к дереву. Он поднес руки к руне, осветил глаза золотом и зашептал древние слова. Он делал все очень осторожно, вытаскивая свою магию тихо и понемногу, ювелирно обрабатывая руну. Когда он закончил, клетка осталась клеткой, но она больше не носила имя Эмриса. Теперь она лишала магии любого волшебника, ступившего внутрь.
Завершив работу, маг еще раз глубоко вздохнул, не давая страху завладеть собой. Он привязал лошадь недалеко от ручья, ласково погладил черную голову, словив взгляд умных глаз. Вернулся к рубежу. Усмехнувшись, сжал одной рукой рукоятку меча, висевшего на поясе. Зажмурился. Шагнул.
Ощущения были такие, словно с него разом сорвали всю одежду и бросили прямиком в ледяную воду. Через пару секунд он снова мог дышать, но надышаться не мог – чего-то не хватало. Всему телу не хватало, душа замерла, как от болевого шока. Ему было холодно, будто он вдруг стал пустым домом, по которому носятся сквозняки.
А потом все прошло, так же резко, как наступило. Магия прорвалась обратно, снова залила вены, снова заполнила пустоту. Но он знал, что больше не может ее использовать – она заперта в его теле, и любая просьба срикошетит по нему самому.
После этого найти центр ловушки не составило труда. Конечно, он не был таким асом в охоте, как Слизерин или Артур, но подобраться к врагу сзади он сумел. Его больше удивило то, что он ни обо что не споткнулся. Присев и раздвинув кусты, Годрик увидел сидящую у дерева лохматую, помятую девочку, яростно пытающуюся разобраться с веревкой, и стоящего на поляне мужчину. Очевидно, это и был друид. Уверенный в своем плане, враг был спокоен и умиротворен, судя по расслабленным плечам и глубокому дыханию.
Годрик сжал в ладони меч. Спустя пару секунд дело было завершено, по крайней мере, его часть. Пораженная зрелищем Алиса уставилась на рыцаря и что-то отчаянно замычала. Друид, как и предполагал Гриффиндор, не обладал ничем, кроме магии, а потому не смог быстро среагировать и оказать сопротивление мощному тренированному рыцарю. Он рухнул наземь, с головы слетел капюшон, и под ним оказался черноволосый, довольно красивый мужчина лет тридцати. На всех его чертах застыл необъятный шок.