Гвен очень старалась, но не выдержала и рассмеялась, обнимая подругу за плечи. Та ткнулась рыжей макушкой ей в шею, жалобно шмыгнув носом.
- Дурочка! – произнесла королева с улыбкой, все еще посмеиваясь. – Ты и правда такая дурочка. Ну во-первых, почему ты всегда и во всем винишь себя?
- Потому что я обычно во всем и виновата...
- Это не так...
- Нет, так. Лезу вечно со своей помощью, куда не просят.
- А это разве плохо?
- Но это доставляет проблемы.
- Доверчивость тоже доставляет немало проблем. Много боли. Но я бы не хотела стать в таком случае недоверчивым циником, как ваш Слизерин. Должно быть, ему ужасно одиноко живется.
- Доверчивость доставляет проблемы тебе самому, – возразила Пен, – а я доставляю проблемы другим.
- Неправда, – решительно отрезала Гвиневра. – Может быть, лишь частично. Но я более чем уверена, что в вашей ситуации виноваты оба. Как минимум. Потому что я не верю, чтобы ты могла натворить что-то такое, из-за чего можно было бы разораться.
- Но он разозлился. Как мне теперь? Он же...
- Это не конец света, – что-то вспомнив, королева грустно и задумчиво усмехнулась. – Даже не конец отношений. Знаешь...иногда даже конец концом не является. Мы с Артуром тому пример.
- В каком смысле? – снова шмыгнув носом, спросила Пуффендуй.
- Ну, я к тому, что что бы вы двое ни натворили, вы нас не переплюнете. Мой муж, например, жуткий осел временами. Совершенно никого не слушает, когда что-то задумает. А еще, вопреки общественному мнению, он нисколько не самоуверен. На самом деле это комок неуверенности, все его проблемы от того, что он слушает всех, кроме себя. И Мерлина. Ну и от того, что рядом всегда оказывается тот, кого слушать как раз-таки не надо. А еще это невероятно капризное существо.
- Миледи, мне неловко, – лукаво улыбнулась служанка, и Гвен порадовалась, что смогла слегка развеселить ее.
- Во-от. Ну, а я... А я вообще сущее чудовище. Из-за меня все чуть не погибло. Пен, что бы ты ни сделала, ты вряд ли сделаешь больше, чем я, потому что я-то умудрилась изменить своему мужу прямо перед свадьбой.
Пенелопа в полнейшем изумлении вытаращила глаза.
- Так это не слухи?!
Гвиневра кивнула.
- Нет, это правда, все было. К сожалению.
- Но...как...я хочу сказать, как вы...
- Ты хочешь сказать, как мы все-таки поженились? – королева печально и нежно улыбнулась, вспоминая спокойное выражение глаз мужа, в котором не было улыбки, но было разрешение. – Артур простил меня. Не спрашивай, как. Думаю, так же, как мы оба готовы простить Моргану за все, что она сделала. Это было сложно. Я очень боялась что-то сделать не так, боялась, что доверие не вернется, и он всегда будет думать, что я могу снова предать его. Но...кажется, этого нет. По крайней мере, я не чувствую. Просто это он, в этом весь Артур. – Выдохнув, Гвен снова вернулась к теме подруги. – И, насколько я знаю Годрика, он очень похож на моего мужа. Я не встречала никого, кроме Мерлина, кто был бы так сильно на него похож. Так что... Не бойся. Прощение совершается не милосердием. Его совершает любовь. А Годрик любит тебя, мы все это видим. Дай ему время. Он все тебе объяснит. А сама пока поучись самоуважению.
Пенелопа улыбнулась в ответ, стирая с лица последние слезы.
Годрик пил вторую бутылку. И никак не мог понять, что же в этом такого находит Сэл. Да и все вокруг. Он думал, что, напившись, поймет наконец, но пока что опьянение доставляло ему только дискомфорт. Его тянуло в сон, язык слабо ворочался вопреки обычной болтливости, а в голове было странно ясно. Хотя это и не означало, что стирались воспоминания.
Потому что он помнил. Помнил, как накричал, как обидел, как вылетел за дверь. Как трус. Нет, хуже – как сумасшедший, как зверь. “Что же ты сделал со мной, папа? – спрашивал он сам себя, наливая еще один кубок. – Как же ты умудрился испоганить мне не только детство, но и остальную жизнь? Только не говори мне, что из-за тебя я потеряю женщину, которую люблю. А я ее люблю...да. Слышишь, отец? Я люблю ее. И я хочу быть с ней. Только не таким, каким ты меня сделал. Такого животного она не заслуживает. Может быть, в этом был твой план? А может быть, я схожу с ума, как и ты? А, папаша? Не хочешь мне ничего сказать? Ну и сгинь. Перевернись в своем чертовом небытии еще раз. А я выпью за тебя. Знаешь, за твое вечное небытие?”
- Привет, – вдруг раздался над плечом голос.
Годрик не успел развернуться, а Мадор уже сел на скамейку напротив. Он даже обрадовался, потому что его желудок уже в конец отказывался принимать вино. Он молча наполнил кубок и подвинул товарищу.
- Ты же не пил.
- И правильно делал. Это ваше пойло никак не идет...что вы в нем находите?
- Гриффиндор.
- А?
- Что происходит?
- Ничего-о, – маг качнул головой и расплылся в улыбке. Но не надолго – тошнота подступила почти сразу, и он скривился, опуская голову в ладони. – Просто любовная тема, Мадор. Поссорились, ничего особенного. Я напортачил.
Ох, он мог бы сказать совсем другое. Все было настолько сложнее, чем просто “напортачил”. Скорее уж “сходил с ума”. Но разве это его вина? За почти три года жизни вне власти отцовских чар он так и не научился полностью владеть своими эмоциями. Благодаря папаше он пропустил все то время, когда дети понимают, что такое радость, а что злость, что называется ревностью, а что любовью, где граница между ненавистью и простой яростью, храбростью и беспечностью. Он не знал названий своих чувств, не умел их понимать, не умел их предугадывать и удерживать. Не мог сдержать радостных улыбок, болтовни, злости, восхищения или страха. Если копнуть глубже, то он даже не знал, где его характер, а где все лишнее, что не отсеялось из-за потерянных лет. Какой он на самом деле? Вот такой вот бешеный? Каким он должен был быть?
- Может, я помогу?
Годрик с трудом поднял пьяную голову и сощурился.
- А с чего это тебя понесло на благотворительность?
Его товарищ выглядел совершенно серьезно. Слишком серьезно для таверны, в которой они сидели. Это было заведение, в углу которого полупьяный скоморох распевал песенку о богатой распутной даме, полюбившей разбойника и ушедшей с ним в лес – что серьезного здесь могло быть?
- Я узнал тебя, – выдал наконец де ла Порте. – Это был ты. Спустя полгода я наконец нашел тебя, безымянный рыцарь. Это был ты, тогда, в мае. Это ты не дал мне сжечь королеву.
Уголки губ медленно сползли вниз, и Годрик скривился уже досадливо. Сплющил щеку о кулак.
- Ну вот, еще и здесь напортачил...
- Нет, – покачал головой Мадор. – Я нашел тебя, чтобы сказать “спасибо”. Тогда я не успел этого сделать. Но зачем ты скрывал все столько времени?
- Сентиментальный я, брат, сен-ти-мен-тальный... Не хотел, что б ты вообще в петлю полез, тебе и так хватало поводов для самобичевания.
Мадор молча смотрел на него и, наверное, видел, как паршиво ему становится. Залпом осушил вино, вылил остатки и тоже выпил. Годрик жалобно наблюдал за этим, чувствуя, как желудок делает кульбиты, словно у впервые напившегося подростка. Ну и что, что ему почти двадцать шесть? Напивается-то он второй раз. Да и его организму не в новинку чересчур бурно реагировать на что-то.
- Я сегодня заплачу за тебя, – заявил де ла Порте. – Чего там у тебя с Пенелопой?
- С ней я.
- Что, а не кто, Годрик.
- А я и есть что. Самое что ни на есть что. Я просто животное, понимаешь? Я обидел ее. Накричал. Опять. Я и так не был хорош, когда все начиналось... А теперь это. Да это я так, ною просто. Это ваше пойло так работает, да? Развязывает язык?
- Было бы куда еще развязывать.
- Это да...
- Слушай, – Мадор подозвал хозяина таверны и отдал ему пару золотых. – Не знаю, что у вас произошло, но...обычно извиняются. Извинись.
- И что? – протянул Гриффиндор. – Это что, все изменит? Я уже извинялся. Может, это было уже слишком... Я ведь...так напортачил...