- Даже когда ты был королем, в самом сердце Камелота была магия, – с неимоверным удовольствием ответил маг, наслаждаясь шоком своего врага. А тот, конечно же, со своим неуемным характером уже был зол, как черт. Он даже решительно зашагал навстречу своему бывшему подданному, будто все еще мог схватить его и бросить в темницу.
- Я не позволю тебе и таким, как ты, разрушить мое королевство! – прорычал он.
Но Мерлин его больше не боялся. Губы дернула жесткая усмешка. Насколько жалок был этот ограниченный человек перед ним. Он громыхал здесь сейчас от гнева, как глупая собака лает на прохожих. Призрак прошлой тирании. Призрак былой жестокости и дикого невежества. Нет, у него больше не было здесь власти. Здесь новый Камелот, и в нем другие законы.
- Ты ошибаешься, – выдохнул маг. – О настолько многом! Ты никогда не был таким достойным королем, как Артур.
У старого Утера кончились аргументы, его лицо чудовищно исказил гнев, и заревел во всю глотку, намереваясь что-то сделать, но Мерлин вскинул руки, магией отразив удар. Только вот перестарался – призрак выкинуло за двери. Значит, его нужно было найти, чтобы, очнувшись, Артур смог отправить его обратно за завесу.
Стоило Мерлину выйти в коридор, как его пригвоздило к двери и чудом не убило на месте двумя копьями. Прямо на него широкими шагами шел старший Пендрагон, держа в руке меч, и магу что-то подсказывало, что даже призрачный меч разрубит его пополам.
- Я с огромным удовольствием убью тебя, – заявил Утер, поднимая клинок.
Мерлин с ненавистью смотрел исподлобья в лицо призраку, но тут раздался знакомый голос – в коридоре появился Артур с рогом в руке. Маг чуть не фыркнул от того, как изменился тон Утера, едва он увидел этот рог.
- Артур... Нет. Умоляю! – заговорил бывший король, очевидно, забыв, что недавно собирался убить своего сына. – Все, что я делал, я делал ради Камелота!
- Ты уже правил, – негромко отрезал Артур. – Теперь моя очередь.
Утер все же попытался в последний момент сказать сыну про магию его слуги, но затрубил рог Катбадха, и призрак отправился в мир иной, прямиком вслед за прошлым. Друзья молча посмотрели друг на друга и выдохнули.
- Вот так вот, – закончил рассказ Мерлин.
Годрик и Салазар молчали. Первый хмурился и постукивал пальцами по колену. Второй странным взглядом смотрел в стену.
- Что ж, – наконец выдохнул Гриффиндор, – все закончилось, все хорошо. Там старому дураку и место.
- Хорошо, что он не успел сказать про мою магию, – кивнул Эмрис. – А ведь попытался же...
- Это да…
- С чего бы Пендрагону убивать своего сына? – вдруг спросил Слизерин. – Я знал, что он был той еще мразью, но у них же вроде были хорошие отношения.
- Более того, Утер не раз был готов отдать за сына свою жизнь, – ответил Мерлин. – За сына, которым мог гордиться. За свою копию. Но не за того, кого презирает, и за того, кто разрушает все, что он создал. Хотя, мне кажется, Артур мне даже не поверил, что Утер собирался его убить.
Артур уже сто лет не сидел над документами так долго. И дело не в том, что они были какими-то невероятно сложными – ничего страшнее обычных проблем. Просто был момент, когда он уже хотел подписать очередной свиток с переписью провизии для рейда в Гастеж, отменить несколько смертных приговоров в судах Мелдрета, Барвелла и Гринсворда, заменив их на другие наказания, и написать распоряжение в крепость Ставелла предоставить ночлег и помощь группе измученных друидов, что появились с пустынных земель Ифтира. И в этот момент он неожиданно остановился.
Перед ним на столе лежали решения, которых никогда и ни за что не принял бы Утер. Как он там сказал, на их встрече за завесой?
“Если бы я был рядом, тебе бы не понравилось, что бы я сказал. Многие решения, которые ты принял с тех пор, как стал королем, противоречат всему, чему я тебя учил.”
Да, отец бы никогда не доверился мирному договору настолько, чтобы делить с соседним королевством урожай Камелота. Он бы никогда не отменил казнь под предлогом того, что обвиняемый – двенадцатилетняя девочка, своровавшая лекарства для больной матери. Он бы даже не узнал об этом, что уж тут. И уж точно он бы не пустил на порог друидов, даже если те голодны, истощены и просят всего лишь о крыше над головой в холодный ноябрь. Утер во всем этом увидел бы угрозу авторитету и безопасности Камелота. Артур же видел лишь...несчастных людей, которым нужна была помощь. Даже если есть риск, лучше рискнуть, чем оставить этих людей умирать. Ведь Утер именно так создавал своих врагов.
“Ты игнорировал наши традиции, наши древние законы.”
Он откинулся на спинку стула, вертя в пальцах перо и оглянувшись на кровать. Гвиневра все еще спала, хотя служанка успела ее переодеть и переплести волосы. Гаюс сказал, что она выздоровеет через пару дней, как только весь дым покинет ее легкие. Она едва не умерла там, в этом запертом и горящем чердаке. И это было сделано призрачными руками Утера.
Артур все детство и юность наблюдал, как отец отправлял на казни людей. Некоторые из них казались ему совсем не преступниками, но Утер говорил, что они маги и обманщики, что они просто хотят спасти свою шкуру, стоя на плахе, что им нельзя верить, что голова судьи должна быть холодной. Наверное...да, но...
“Это твоя обязанность – укреплять и защищать королевство. И ты провалился.”
Долгие годы он не перечил отцу. Свято верил, что все, что тот делает, хоть каким-то образом оправдано. Пытался подражать ему, ненавидя то, что из этого получалось. Но пришло время, ему на голову возложили корону, и у него появилась возможность все исправить. Возвести на трон матери служанку, ставшую великолепной королевой. Посвятить в рыцари тех, кто этого заслуживал, а не тех, кто был рожден с таким правом. Отменить это жуткое глупое правило, при котором слово простолюдина было ничем рядом со словом аристократов. Верить вместо того, чтобы бояться. Объединяться вместо того, чтобы отгораживаться. И мало-помалу Камелот становился другим. Его люди заселяли пограничные земли, не боясь, что очередная война уничтожит их поля, люди обращались за помощью и получали ее, люди выбирались из бедности благодаря умеренным налогам и удобной торговле, люди пользовались помощью лекарей в каждой захолустной деревеньке, люди не боялись голода, зная, что по договорам соседние королевства помогут им в беде, люди выращивали богатые урожаи, не страдая от набегов разбойничьих шаек, а потом приходили в столицу, чтобы с улыбкой кланяться ему при встрече. Его народ процветал. Его рыцари раз за разом доказывали свою верность, отстаивая принципы чести и благородства. Его королева мудро и дальновидно делила с ним власть.
И он наивно думал, что отец встретит его с радостью, признает, что был не прав, что наконец-то похвалит, что уймется внутри тоска.
А получил то, что получил. Едва не погибших друзей, жену и...
Мерлин сказал, что отец хотел убить его. Это было настолько дико, что Артур хотел бы не верить в это.
Только вот Моргана тоже когда-то была ему верной и любящей сестрой. А Агравейн был мудрым наставником, оставшимся тонкой живой нитью к матери. А они оба вместе взятые не могли бы иметь такой характер, как Утер Пендрагон. Так что, видимо, из его семьи нет никого, кто бы не пытался его убить.
“- Я всегда хотел, чтобы ты гордился мной.
- Как я могу гордиться сыном, который игнорирует все, чему я его учил? Который уничтожает мое наследие?
- Я добился установления мира...
- Какой ценой? Мир долго не продержится. Если ты слаб, королевство падет.”
Конечно, Артур помнил все жестокие поступки отца. Но также он помнил и его теплый взгляд, из далекого детства, когда он мальчишкой возмущался отцу, что ему на тренировках дают деревянный меч, а не настоящий. Отец тогда смеялся, так легко и спокойно... Он помнил руку, державшую его перед собой в седле, когда они вместе ездили в лес, чтобы немного побыть просто семьей, вдали от замка и его законов. Там, в лесу, отец был просто отцом. Он улыбался, он смеялся, он рассказывал увлекательные истории из лихой молодости о разных сражениях, шутки о вельможах и приезжих королях, он возился с сыном в траве, слушая его заливистый смех и ероша светлые волосы. Этот человек был столь же близким, сколь далеким был он во дворце среди всех этих людей, знавших его только как сурового монарха. Зато Артур знал, как глаза его отца могли сиять. Он все еще помнил, как его впервые ранили, и Утер, напряженно следя за Гаюсом, сказал ему, что это не в последний раз. Он помнил, как твердо ложилась на его плечо рука отца перед турнирами и на встречах с послами. Помнил, как на миг тот самый, близкий и простой отец проглянул в глазах короля, когда ему исполнилось двадцать один, и его короновали как наследника трона.