- Но драконы свободные существа! – гневно ответил маг. – Я отпустил Айтузу жить в небесах, туда же, где жил ты. Но ты ее не сберег. Не только меня с ней не было, но и тебя. Какое у тебя оправдание?
- Мерлин! – дракон прорычал это, слегка приподняв крылья. Видимо, он выходил из себя. – То, что я сказал, было не в упрек тебе. Ты все сделал правильно. Драконы сами выбирают свой путь. И Айтуза выбрала свой. Никто в этом не виноват. Ни ты – ни я. Никто не смеет отбирать выбор у дракона. Остается лишь принять то, что между Морганой и белым драконом существует связь, и она нужна им обеим. Призови ты Айтузу жить сюда, она была бы несчастна.
Мерлин помолчал. Вздохнул.
- Я просто жалею, что не был рядом... – произнес он наконец, но дракон вдруг прервал его своим древним вкрадчивым голосом.
- Не спеши изливать душу, юный чародей. Мы не одни.
И он посмотрел в чащу – прямо на Слизерина. Мерлин резко обернулся, словно готовый к схватке. Салазар, слегка виновато улыбаясь, вышел из чащи на поляну, отряхнув куртку. Эмрис сузил глаза, переменившись в лице.
- Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Сэл пожал плечами.
- Не шпионю за вами – это точно. У меня есть более интересные дела, – ответил он, кивнув на колчан за спиной. – На вас наткнулся случайно.
- Салазар Слизерин, – произнес дракон, и маг вскинул глаза, разглядывая огромную голову на фоне звезд. – Отец гордости и честолюбия.
- Что?.. – не понял Сэл.
- Килгарра, – требовательно обратился к дракону Мерлин, – давай без твоих обычных загадок. Лишь то, что можно сказать наверняка прямо сейчас.
Возможно, в этом предупреждении был какой-то скрытый смысл. По крайней мере, прозвучало оно именно так. Но Слизерин не воспринял это на свой счет и спокойно взглянул вверх.
Он уважал великого дракона. Он даже представить не мог, какого было быть последним из своего рода. Ну, теперь уже нет, учитывая белую дракониху. Они были больше, чем животные, они были мудрейшими созданиями на земле. А кроме того – созданиями, рожденными из магии, наполненными ей, состоящими из нее. Они рассекали время и жили, наверное, сразу в нескольких мирах. Они были выше всего на свете благодаря прожитым векам и волшебству, клубящемуся под их кожистыми крыльями.
Иногда Слизерину бы хотелось быть драконом... Возможно, тогда его не волновали бы одиночество и несправедливость. Он бы просто бороздил звездные небеса, ночевал, где хотел, не заморачиваясь над понятием дома, которого у него бы в помине не было. Смотрел бы на мелких людишек с высоты времен, не запоминал их имена и плевал на их земные законы, живя только по собственным правилам. И не было бы ничего важнее спокойного сна и тепла какой-нибудь грациозной драконихи рядом, потому что этим существам хватило ума не придумывать брак. Они жили для себя, для своего удовольствия, веря лишь в свои крылья, а не в какие-то там идеалы. Они умели жить с настоящей свободой...
- Это спорный вопрос, – усмехнулся Килгарра, – что можно сказать наверняка, что нельзя. А что ты хочешь услышать, маг?
- Я еще ничего не спрашивал, – ответил Слизерин, склонив набок голову. В глазах дракона, кажется, промелькнуло одобрение...если человек когда-нибудь способен был понять глаза дракона. – Но я выслушаю все, что ты пожелаешь мне сказать.
- Я не скажу тебе всего, что хочу сказать, – парировал Килгарра. – Это многое нарушит. Но было бы гораздо проще, если бы ты вообще не приходил в эти земли...
- Почему? – удивился Салазар.
- Потому что на тебе сходятся многие судьбы... И они решились бы гораздо лучше, не будь тебя здесь. С другой стороны... Ты же здесь лишь потому, что тут твой друг, Гриффиндор, верно?
Маг неожиданно даже для себя помолчал.
- Раньше – да... Так было до этой зимы. Но теперь... Дракон, ты сказал, что мне лучше было бы не приходить в Камелот, но скажи – у меня здесь есть судьба?
- Есть, – кивнул Килгарра. – И, может быть, хорошо, что ты всегда рядом с Гриффиндором. Пока вы рядом – ваши судьбы будут великими. Но...все равно лучше бы тебе не приходить сюда. Раз уж ты здесь, прими совет – ни в коем случае не приводи сюда своих потомков. Им здесь грозит страшная гибель.
Вот тут Салазар и правда удивился.
- Потомков?.. Но у меня же нет детей.
- Значит, – вкрадчиво произнес дракон, – им повезло.
Он кивнул Мерлину, расправил исполинские крылья и устремился в величавое, как он сам, ночное небо.
Уже через несколько дней Годрику снова пришлось выходить в патрули. Почти всегда его ставили в дневные, поэтому при свете дня Пенелопа оставалась наедине со своими детьми. Хотя “наедине” – это грубо сказано, потому что к ней постоянно наведывались сердобольные соседки, без которых она бы ни за что не справилась с двумя младенцами. Они подсказывали ей все, что знали сами: как научить детей правильно брать молоко, как правильно пеленать, как брать на руки, как мыть и все остальные мелочи, из которых теперь состоял ее день. А когда не было соседок, была ее магия, которая была словно создана для ухода за детьми. В любом случае, она не представляла, как другие матери двойни справлялись без волшебства.
С первых же минут, как только она увидела их, она подумала, что ее сыновья – это чистое совершенство. Ничего не могло быть лучше, чем видеть, как успокаивается ее ребенок, услышав ее голос и ощутив тепло ее груди. Мир словно поменял точку опоры. С другой стороны...она чувствовала, что ее точка опоры всегда была здесь. Она ждала ее в Камелоте вместе с Годриком, чтобы подарить ей ту жизнь, о которой она могла только мечтать. Возможно, у нее не было груды платьев и драгоценностей, а в ее доме было лишь две комнаты да хлев – но она была богаче всех королей на свете в те мгновения, когда ее мальчики смотрели на нее и улыбались своими беззубыми ротиками.
Алиса увидела близнецов еще в комнате Гаюса, сразу после их рождения. И сначала отреагировала почти как Салазар – она спросила, где у них голова, а где попа. Потом подсела к старшей сестре сбоку и стала внимательно разглядывать своих племянников. А в какой-то момент вдруг очень серьезно и тихо сказала:
- Пен, а знаешь, что... А они ведь очень похожи на папу.
Пенелопа взглянула тогда на сыновей и вдруг заметила это сходство, которого до сих пор не видела.
- Точно... – пробормотала она.
- А чем они похожи? – участливо спросил тогда Годрик, сидевший с другого ее боку.
- Точно не скажешь, отдельные черты больше наши с тобой, но почему-то когда я смотрю на них в целом, то...вижу папу.
Она ощутила страшную тоску от того, что ее мать и отец никогда не узнают, что у них родились внуки. Никогда не обнимут их, не поиграют. Она никогда не объявит им, что родила близнецов, и не увидит гордости и радости на их лицах. Не увидит, как отец делает рогатки для ее сыновей. И все то, что она сейчас узнавала от соседок, должна была бы рассказывать ей мама.
Но у этой тоски не было конца, поэтому Пенелопа старалась об этом не думать. Алиса прибегала к ней каждый раз, когда удавалось, и сестра была рада хотя бы тому, что младшая проводила свободное время не за сплетнями с подружками.
Довольно скоро приехала Матильда и провела в Камелоте полторы недели, надавав кучи советов, раскритиковав все, что можно было раскритиковать, а потом с улыбкой поцеловала невестку в лоб и сердечно поздравила. Пуффендуй не раздражалась этой навязчивости и беспардонности, она просто радовалась, что у ее сыновей есть бабушка, которая привезла с собой из Мерсии тысячу и один гостинец, принявшись учить своих детей, как и чем кормить новорожденных. Соседки Пен всегда при этом вспоминали, как они сами справлялись со своими детьми, но ни у Годрика, ни у его матери не было желания говорить о чем-то таком, и Пенелопе было грустно от этого. Хотя бы потому, что она была бы не прочь узнать, каким был ее муж в детстве, но даже если бы она спросила, она бы получила обычные “не помню” и “наверное”. Уезжая, Матильда пообещала приезжать теперь каждый месяц и еще раз прочитала сыну лекцию о том, что “пора перестать махать мечом и заняться делом”.