Она мало что понимала. Она не знала ни неба над головой, ни озера, леденящего ноги, ни гор, у которых должно было быть какое-то название. Она только чувствовала жуткую тоску внутри. Почему-то ей казалось, что все очень плохо, словно она прошла через пылающую деревню, и теперь дым снова остался в ее легких, как тогда в ноябре. Что-то произошло за пределами этих гор...что-то, что уже заставило ее выплакать все слезы и пережить самые ужасные страхи, но она не помнила, что именно.
Поэтому она только протянула руку к мужу, прося помощи. Он подошел к ней, и скоро она уже ткнулась ему в шею, почему-то жмурясь от слез. Почему она плакала? Почему ей было плохо? Гвен не знала. Она просто вцепилась в руку мужа и не отпускала, пока они не покинули эту горную долину с холодным озером. Странная старушенция, оказавшаяся колдуньей, осталась позади, к ним откуда-то вылез Мерлин, со счастливой улыбкой встретивший ее, словно она отсутствовала долгое время. Они все сели на лошадей и поехали домой.
И только в пути к ней начали возвращаться воспоминания...
Она взглянула на Мордреда, и почему-то его латы напомнили ей, как в мае они с Элианом поехали к могиле отца. Вокруг тогда расстилались зеленеющие холмы, и светило яркое солнце. Грусть в объятьях брата стала не разрывающей душу тоской, а только светлой печалью. Она тогда представила, что бы сказал отец, увидев своих детей вместе, не ссорящихся и живущих в полном удовлетворении своими жизнями. А от могилы старого кузнеца их провожал эскорт рыцарей. Гвен хмурилась, до мелочей вспоминая каждый миг.
- Думаю, он был бы горд, – сказал тогда им Леон.
- Особенно Элианом, – согласилась Гвиневра.
- Мной? – переспросил брат.
- Не только тем, что ты рыцарь, но и тем, каким человеком ты стал.
- Вряд ли.
- Она права, – кивнул Персиваль.
- Абсолютно, – добавил Гвейн. – Ты незауряден. По крайней мере, когда нужно умасливать девушек.
- Не слушай его, – проворчал Элиан.
- Нет, Элиану нравится только одна девушка, – заявил Персиваль.
- Кто? – поинтересовалась Гвен.
- Ты! – быстро ответил брат.
- Скажи мне, я твоя сестра!
- Артур тебе не сказал? – весело спросил Гвейн.
- Он мне ничего не говорит, – хмыкнула королева.
- Но он сказал тебе, в кого влюблен Гвейн? – предположил Элиан.
- В себя? – улыбнулась Гвен.
А потом...потом что-то случилось. Это была Моргана.
Добравшись до этого воспоминания, Гвиневра заметила, как вцепилась в поводья. В памяти всплыли усталость, страшная жажда, голод, а самое главное – страх. Больше, чем страх, нет, это был ужас. Моргана увела ее за своей лошадью, они шли через колючий лес, затем по какой-то пустыне, Гвен не помнила, сколько они шли, но помнила башню. Эта башня вырастала из мертвой пустой земли и прямой черной стрелой возвышалась до самого неба. Она была так черна, словно съедала каждый луч солнца, случайно упавший на нее. Внутри нее, казалось, были одни ступени...но лучше бы они вечно поднимались по ним, чем наконец добрались до самой высокой площадки.
Там Моргана захлопнула дверь. И начался ад. Гвен казалось тогда, что она потеряет рассудок. Пожалуй, она его там и потеряла... Там было темнее, чем в самом глубоком подвале. Там было тихо, как в могиле. И от того еще страшнее было, когда вдруг раздавались шаги, уходившие в никуда и никому не принадлежавшие. А потом стали приходить призраки... Никто из них не желал ей добра, но являлся к ней в виде людей, ей дорогих. Там был Мерлин, их добрый милый Мерлин, который скалился и нападал на нее, она убегала и вжималась в стену, но призрак пропадал. Там был Элиан, не собиравшийся помогать ей справиться со страхом, он лишь хохотал, а его неживые глаза ярко белели в темноте. Там был Артур, чей жестокий хохот заставлял замереть сердце. Там был даже ее сын, точнее, его темная копия. Этот мальчишка глядел на нее с ненавистью и кричал ей в уши, что она убила его. Она просила у него прощения, но он ее не слышал. А когда она готова была умереть, призраки просто уходили, оставляя ее рыдать на полу, зажимая уши руками, и все равно слышать пробирающийся под кожу звук падающих откуда-то с потолка противных черных капель. Она кричала, чтобы ничего не слышать. Она визжала и вопила, пока не сорвала голос. Пока не потеряла вовсе надежду или вообще понимание того, где она, как движется время, что реально, а что нет, и почему ей так плохо. Страх леденил кровь, ей было постоянно холодно, глаза слепли от темноты, а память больше ничего не хотела помнить. И всем, что оставалось в том сумасшедшем мире нормальным, была Моргана. Это Моргана вытаскивала ее из той комнаты, давала еды и позволяла слушать нормальный человеческий голос, найти опору. Жрица рассказывала о своих собственных страданиях в плену у Саррума и, казалось, так искренне сочувствовала ей, что Гвен...
Боже...
Гвен вспомнила все. Она помнила, как погиб Элиан, ворвавшись в ее темницу и сразившись с заколдованным мечом. Она помнила, как держала его за руку и смотрела последний раз в глаза брата, которого так давно ждала и так поздно вновь обрела. Ее храбрый шалопай-братишка умер у нее на руках, и это сомкнуло тьму над ее головой, не пустив туда больше никого.
Она помнила, как возненавидела влетевшего в темницу вторым Артура, а за ним Мерлина, Гвейна, Персиваля, Леона и других... Как, вернувшись в Камелот, видеть не могла своих служанок, рыцарей, друзей. Ей казалось, что это они, все они, и прежде всего ее муж, виноваты в смерти ее любимого брата. Она покинула темную башню тогда, но холод унесла с собой. В знакомой постели в объятьях мужа ей все было холодно. Ее тело заледенело, и только ненависть пылала ярким пожаром. Именно она заставила ее творить все, что она творила...
Когда они приехали домой, Мерлин засуетился, предлагая нагреть ванную или принести теплого вина с медом, но Гвен ничего не ответила, и Артур, кажется, тоже просто сказал слуге идти отдыхать. Гвиневра подошла к кровати, и в голове тут же возник образ бледного мужа, умирающего от яда, который она же ему и подсыпала. И в ней что-то сломалось.
Маска сдержанности, надетая у самого озера, треснула. В глазах отразились ужас и сожаление, на щеки скользнуло что-то мокрое. В горле встал комок, и она не знала, что сделать, чтобы убрать его. Да и надо ли? За все, что она сделала, с нее ведь ничего не потребуют...значит, она заплатит хотя бы слезами.
Она едва заметила шаги мужа. Он был уже без кольчуги, в домашней красной рубахе. Она почувствовала, как его руки мягко развязывают ленты на ее спине и стягивают платье с плеч. Она позволила ему спустить рукава с ее рук и, всхлипывая, смотрела, как он опускается на колени, потянув мокрое и грязное платье на пол. Гвен осталась в нижней сорочке. Ей стало холодно, но она ничего не говорила, просто беспомощно глядя на мужа. Король мягко взял ее на руки и посадил на кровать, закутав в их огромное красное одеяло. Запер дверь, вернулся к кровати и сел рядом. Уже очень скоро королева оказалась в кольце его рук, глядя на мир из-под его головы. Здесь ей наконец-то стало тепло.
- Я... – тихо зашептала она. – Я не выдержала... Я не смогла. Я должна была держаться до вашего прихода... А я...а я сдалась... Я не хотела, я не хотела ей верить, я не знаю, почему...
- Там было страшно? – вдруг спросил Артур. Гвен кивнула, смотря в никуда.
- Там...я не смогу рассказать...мне было темно, холодно...и страшно. Я потерялась во времени, мне казалось, я там уже тысячу лет, и за мной никто не пришел. Мне казалось,...что так везде, что мир тоже темный и холодный, что везде чудовища, что мне нигде не хотят добра... Моргана была просто самым нормальным и реальным там... Я не оправдываюсь! Я должна была держать себя в руках, я не должна была сходить с ума... Это не оправдывает того, что я сделала, я знаю...
- Прекрати, – перебил ее муж. – Это была не ты. Ты была заколдована, это все была магия.
- Нет! – сдавленно воскликнула Гвиневра. – Это была я, я помню, я...я все помню! Я помню, как убила Тира, я помню, как гасло сознание в его глазах. Я убила человека! Ты же помнишь, как это в первый раз... Но я не хотела его убивать, боги, это последний человек, которого можно было бы захотеть убить. А Мерлин! Мы с Морганой, мы чуть не убили и его! Слава небу, он выжил... А ты? Артур, я трижды тебя чуть не убила!