- Своей королеве сказал Ланселот:
«Я должен покинуть сейчас Камелот,
Прошу вас, давайте уедем вдвоём!» –
«Нет, я оставаться должна с королём…
Пришлю я вам в случае крайней нужды
Гонца – вы спасёте меня из беды!» (9)
А зачем Ланселот убил себя? Гвен никогда не могла понять этого странного человека. Он бывал либо слишком благородным, либо слишком эгоистичным.
Однажды она выбрала его, готовая идти за ним хоть на край света, ослепленная романтичной влюбленностью, которая казалась ей вечной. Однажды она сжала его руку, выходя из грязного тоннеля, высвободившего их из логова разбойников, и сделала это на глазах у Артура, чтобы показать ему взглядом свой выбор. “Да, вот так все сложилось,” – хотела сказать тогда она ему, а на самом деле своей не гаснувшей тяге к тому, кто был для нее недоступен. Она сжала руку того, кто был ее достоин, кто мог прямо тогда дать ей дом, семью и будущее. Что сделал Ланселот? Он сбежал. Сбежал, решив, что знает лучше всех, кому как быть, наплевав на то, что Артур – принц, а Гвен выбрала его, Ланселота, сама выбрала! Он просто наплевал на ее выбор, на ее чувства, оставив ее ни с чем, потому что тогда любить наследника Камелота и ждать счастливой взаимности было безумием. Выплакав все глаза, Гвиневра в итоге окрестила своего возлюбленного эгоистом.
А потом был Артур. И чувства к нему завладевали ее сердцем куда медленнее, чем яркая первая влюбленность в Ланселота. Чувства к Артуру были теплее и больше, глубже и сильнее. Тогда она поняла, что ушедший в никуда недо-рыцарь был ее мечтой, мечтой романтичной девочки. С Артуром же она могла быть собой, как бы странно это ни было. Она рассказывала ему все о своем детстве, и он смеялся над правильными местами, она жаловалась ему на кошмары, и он обнимал ее, рассказывая что-нибудь из своих. Она делилась с ним мечтами, пусть даже абсолютно безрассудными и несбыточными, а он говорил ей в ответ тоже какую-нибудь глупость, которой так отчаянно желалось. Они любили одни и те же вещи, думали об одном и том же небе. Их мечты о будущем Камелота были одинаковыми, словно им и правда суждено было когда-то сойтись. Он был ее другом, который никогда не бросал. Пусть ошибался и порой не знал о каких-то вещах, которые обижали обычного человека, но он умел извиняться, а главное – любить. Любить без вопросов, без условий, без границ.
Ланселот... А что Ланселот? Он вернулся в ее жизнь, сделав ее чуть кошмарнее из-за постоянной неловкости. Он вечно встречал ее грустным взглядом, как будто когда-то сделал что-то правильное, оставив ее. А потом просто взял и отдал жизнь за Артура, за нее саму, за них всех. И снова она лила слезы по этому глупому благородному человеку, который спас ее счастье, подарив ей напоследок тяжелейшую вину, что согнула ей плечи у погребального костра. С ним ушла ее юность. А затем... Затем он вернулся. Вот так вот, внезапно, взял и вернулся в ее жизнь, так ничего и не решив, снова добавив ей мучений и задумав поддаться своей любви, от которой зачем-то отказался много лет назад, когда она была возможна, теперь – когда Гвен была в шаге от абсолютного блаженства, за день до ее свадьбы. И, черт возьми, она ведь позволила этому случиться... Она сдалась и любила его эти долгие минуты каждым вздохом, каждым прикосновением, забыв обо всем на свете. Пока этот свет не обрушился.
Но что сделал он, благородный Ланселот, после этого? Он сбежал. Снова. Сбежал от вины, сбежал от собственноручно устроенного горя, чтобы она вновь ревела о его смерти, наполовину виня в ней себя. Он был пламенем, которое обжигало ее каждый раз, когда приближалось. И слава всем небесам, что у нее было солнце, которое светило всегда, и всегда одинаково сильно. Даже после ее предательства.
Тем усилием, с которым Гвен ушла от менестрелей, можно было бы сдвинуть Камелот с его фундамента. Она мало видела из того, что происходило вокруг. Лишь заметила, как молча последовал за ней Леон, как чуть позже присоединился Элиан, а у самого замка нагнал Персиваль. Не слыша себя, она отпустила их патрулировать город, чтобы народ соблюдал порядок, и сама поднялась наверх. Отдав пробегавшей служанке мантию, Гвен вошла в Зал Советов, где во главе длинного стола наедине с грудой свитков сидел король. На звук шагов он поднял голову, и у нее нестерпимо заныло в груди от того, сколько чистейшей радости и любви было в осветившей его лицо улыбке.
- Гвиневра, – бодро поздоровался Артур, вставая и направляясь навстречу. К ней протянулись его руки, а глаза лучились, отражая солнце. Ей было почти так же больно это видеть, как тогда, когда он второй раз просил ее руки. – Что так быстро? Неужели тебе стало неинтересно?
Его дразнящий тон сначала ввел ее в растерянность. Гвен совсем не помнила, зачем ходила на площадь.
- Нет... – пробормотала она, силясь вспомнить, о чем идет речь. Но тепло его рук на ее талии только заставляли вспомнить его холодный взгляд в темноте Тронного Зала, когда между ними была только боль и невыразимая вина.
Он нахмурился.
- Что-то случилось? Все хорошо?
“Если он узнает...” Гвиневра испуганно встряхнулась и тут же натянула на лицо улыбку.
- Нет, все нормально. Я просто устала. Выслушала столько скучных песен о сражениях, что даже голова заболела, – попыталась сострить она.
- Точно?
Она кивнула, придав себе лукавый вид.
- Я просто очень тебя люблю, – она потянулась, чтобы в объятиях спрятать лицо за его плечом. “Спасибо, что я все еще могу тебя обнимать...” – с горечью подумала она.
- Настолько, что пожалела меня и не заставишь кукарекать? – со смешком спросил Артур.
- Я пожалела народ, который был бы вынужден слушать твои кукареканья, – деловито ответила Гвиневра и хотела уже отойти, но он не отпустил ее руку.
- Значит, погода на Круэль будет жаркой, миледи?
- Конечно, милорд, – она постаралась выглядеть искренне радостной, затем оставила его заниматься документами, а сама покинула зал, чтобы спрятаться у себя в покоях и переждать натиск воспоминаний.
1-9 – стихи Ирины Богдановской
10 – переделанная мной песня Мельницы – “Как хоббит искал носки”
====== Глава 14. Зло за пестрой маской. ======
О дне, который предстоял Годрику, все были разного мнения. Одни считали, что это будет тяжело, другие – что будет проще-простого, третьи говорили, что он помрет от скуки, четвертые – что наоборот узнает много нового о городе, включая то, сколько раз в нем можно заблудиться независимо от того, знаешь ты дорогу или нет. Свое собственное мнение было у рыцаря, с которым этот день ему предстояло разделить.
- Первый патруль по городу? Ха, – Гвейн, о котором по дворцу ходило чуть ли не больше легенд, чем о короле, беспечно хлопнул своего молодого напарника по плечу, когда они вышли из ворот. – Это одна из веселых вещей в нашей службе, парень.
- Веселых? Почему?
- Да потому что. Смотри.
Гвейн окинул властным и каким-то неизмеримо лукавым взглядом площадь, заполненную до отказа пестрой толпой, и наметил себе жертву. Прошел к лавке, в которой толстощекий хозяин разливал за деньги воду, квас, сидр и вино, заказал последнее, со смачным “Благодарствую” принял огромную кружку и вернулся к своему напарнику.
- Вот, – поучительным тоном сказал он, отпивая вина с непередаваемым выражением удовлетворения. – Пристраиваешься к какой-нибудь лавчонке и позволяешь ей немного на тебе подзаработать.
- Э-э...пить на службе? – Годрик, конечно, понимал, но...не понимал. Гвейн усмехнулся.
- Ага. Не боись, дневной патруль по городу на то и дневной патруль по городу. Тут редко происходит что-то подозрительное и из ряда вон выходящее. Попойки у всех по вечерам, а все страшные, угрожающие короне дельца обмываются вообще ночью, так что днем ты можешь спокойненько расслабиться.
- Но... У нас же есть маршрут.
- Да почти все рыцари в дневном только у лавок простаивают. Либо выпивают, либо жрут что-нибудь, – Гвейн подмигнул проходящей девушке и проводил взглядом ее зад. – Нет, если хочешь – иди, я тоже первые патрули хотел быть честным. Как наскучит – возвращайся, у меня к тому моменту явно уже будет, чем закусить.