Гвен, завороженная этой речью, с влюбленной улыбкой смотрела на мужа. Как же так получилось, что в нем уживались капризность и бескорыстие, наглость и самоотверженность, хамство порой и абсолютное благородство в остальное время? Как же так получилось, что Камелот так долго ждал своего короля? Гвиневра чувствовала себя так, будто она стояла на пороге великого будущего.
А ведь она знала об этом уже давно. Еще тогда, когда в казавшемся ей высокомерным свиньей молодом принце она вдруг увидела благородство, такое чистое и безраздельное, что оно проглядывало даже через старательно сочиненный образ наглого забияки. И как же сильно не давало этому выглянуть и вести в этот прекрасный Альбион воспитание Утера, которое говорило о силе вместо заботы, о правилах вместо милосердия, о жесткости вместо взаимопомощи. Гвен помнила тот самый разговор, который подслушала однажды у дверей Тронного Зала в дни, когда Утер был околдован троллихой. Она помнила слова Артура, когда тот спросил отца, почему люди Камелота не могут быть ему и подданными, и друзьями одновременно. Вот так оно и было. И народ это знал, чувствовал, люди обожали своего короля еще с его юных лет. Смотря на него, Гвен думала, что этот новый объединенный Альбион возможен. Еще как.
- Что? – недоуменно спросил Артур, заметив ее взгляд и улыбку.
- Ничего. – Не переставая улыбаться, она пожала плечами. – Просто подумала, что все эти люди, что посчитают, что ты приедешь в Богорд для собственной наживы, так сильно ошибутся. И кто же будет править этим объединенным королевством? Ты?
Казалось, его сильно удивил этот вопрос.
- Я? Почему? – он нахмурился. – Это будет тот, кого выберет народ и кого согласны будут признать верховным правителем остальные короли и королевы.
Гвиневра поднялась с кресла, подошла к нему и обвила тонкими руками его талию. Потянулась, ласково поцеловала.
- Что-то я догадываюсь, кого именно будут согласны признать абсолютно все. – Дождавшись ответной улыбки, она отстранилась и отошла к гардеробу, бросив через плечо. – Не забудь взять Мерлина в поездку.
- Там же война.
- И там его мать. – Она обернулась, чтобы успеть заметить, как его лицо вытянулось, когда он вспомнил этот маленький факт. – Это невероятно! – рассмеявшись, Гвен всплеснула руками. – Масштабное благородство и полное игнорирование нужд конкретных людей.
- Я просто забыл! – воскликнул, оправдываясь, король.
- Ага, – все еще посмеиваясь, ответила королева и открыла шкаф, чтобы найти сорочку.
- Это правда! – крикнул Мерлин, закрывая за собой дверь в покои. Гаюс поднял взгляд от стола, на котором он молол лекарственные травы. – Мы правда едем в Богорд! Советники, конечно, в шоке, – маг состроил важную рожицу, хватая с корзины яблоко. – Половина рыцарей тоже еще не поняли, зачем нам воссоздавать бывшее вражеское королевство, но мы все-таки едем. Двинемся через пару дней, когда все будет готово.
- А ты-то чего такой радостный? – спросил Гаюс. – Ты же не любишь военные походы. Помнишь? Холод, много часов непрерывной езды, куча грубых рыцарей вокруг и прочее?
- Во-первых, сейчас июнь, – возразил Мерлин. – Так что холодно мне не будет. Во-вторых, поворчать-то всегда можно, а дела делать надо. Гаюс, я еду домой! К маме!
Лекарь ахнул, вспомнив.
- Точно. Сколько ты у нее не был уже?
- Давно... В марте же вроде войска дороги перекрыли. Да, к тому же, мы едем собирать королевство заново – обновленное и дружественное. Ты не понимаешь, Гаюс? Альбион строится!
Мерлин хохотнул от восторга. Старик смотрел на него, а в уголках его сморщенных губ пряталась тень лукавой улыбки. Он вспомнил, как случайно (да, именно так, совершенно случайно) подслушал пару часов назад Артура, который воодушевленно рассказывал об Альбионе жене. И вот теперь перед ним сидел Мерлин, в восторге описывающий то же самое.
Иногда Гаюс был благодарен небу за то, что эти двое были так непохожи внешне: черноволосый, лопоухий, долговязый Мерлин и светловолосый, широкоплечий Артур. Потому что иногда они были настолько сильно похожи по духу, что, пожалуй, только внешность и могла помочь их различить. Гаюс не знал, видели ли это другие и видели ли это сами мужчины, но он точно видел. Видел, что они мечтали об одном и том же, что они делали один и тот же выбор, что они одинаково верили в людей, что они были одинаково благородны и добры. Если бы ты задал какой-то вопрос Мерлину, а потом немного погодя Артуру, то они ответили бы абсолютно одинаково. Даже пошутили бы как-то похоже.
Гаюс понимал, почему сначала они казались такими разными.
Он знал Мерлина, как сына и как друга, с тех пор, как тот поселился у него в каморке. Он знал Хунит и мог представить себе, как та воспитывала своего сына. Мерлин родился с магией, в мире, который ее ненавидел. Он родился с магией среди людей, которые ее боялись. Он рос, зная, что все люди вокруг в любой момент непременно ополчатся против него, стоит ему только раскрыть себя. Он рос среди убеждений, что магия развращает людей, делая из них чудовищ. Поэтому Хунит так важно было воспитать в нем прежде всего душу. Поэтому она старательно наставляла его с детства делать добро, различать благородство и подлость. Поэтому мать с самого начала учила сына, что насилие – это плохо, а красота – это хорошо. Хунит воспитала в Мерлине душу, и он вырос, считая это самым важным в человеке. Поэтому он выглядел не от мира сего, придя в столицу Камелота и увидев, как много людей здесь живут не так, как должны.
Гаюс прожил во дворце довольно долго, настолько долго, что помнил еще королеву Игрейн. Из-за этого он имел возможность наблюдать и за второй стороной монеты. Артур был рожден быть королем. Он был рожден для решений, которые будут влиять на все королевство, он был рожден, чтобы вести армии и устанавливать законы. Поэтому от него требовали прежде всего силу. Утер вообще считал это самым важным. Он говорил сыну, что короли не должны ошибаться и давать слабину, что они не должны показывать своих чувств и жить на поводу у своих желаний, что они должны жить ради своего народа и не давать ему узнать это. Артур вырос, считая, что ответственен за каждого убитого разбойниками крестьянина и каждую молнию, что спалила урожай. Он вырос, считая, что никому не имеет права показывать свои сомнения и страхи, свою человечность и свое горе.
И да, в Мерлине была сила, а в Артуре была душа, но оба выросли с разными приоритетами. Один выпячивал душу, считая, что это защитит его от зла, а второй выпячивал силу, считая, что это защитит его от слабости. Когда Мерлину было плохо, он плакал, считая, что это проявление человечности, которое хоть чуть-чуть облегчает горе. Когда Артуру было плохо – застать его плачущим было нереально, а если бы у тебя случайно это вышло, он бы это заметил и тут же собрался. Когда Мерлин видел драки и сражения, он кривился от отвращения, считая это глупостью и злом. Когда Артур видел драки и сражения, он смеялся, веря, что так непременно нужно жить.
И только в этом и была их разница. В остальном же Гаюс смотрел на них и мог только посмеиваться от того, насколько они были одинаковы.