Друзья много разговаривали, оставаясь после дня переговоров наедине во временных покоях короля. Артур шутил над тем, что Мерлин будет худшим нянькой, потому что маленький принц будет вить из него веревки, а Мерлин шутил, что Артур будет худшим папашей, потому что даже не сможет научить своего сына одеваться. Они перебивали друг друга, вместе с тем внимательно слушая, наслаждаясь этой идеей общего будущего, задыхаясь от мечты, которая вот-вот должна была родиться. Этот малыш, которого все без спроса уже дружно нарекли мальчиком, еще не родившись, был средоточием всеобщей любви. Он был будущим, он был мечтой, он был счастьем, он был залогом того, что все вокруг него станут лучше. Мерлин видел, как его друг буквально сияет нежностью, придумывая, что скажет сыну в той или иной ситуации. Сам чувствовал упоение от того, что совсем скоро в их жизнь придет малыш, которого все, казалось, ждали уже слишком давно, который будет улыбаться и заставит весь Камелот ожить новой, лучшей жизнью.
У всех было настроение победителей, которое только усилилось, когда на дорогах Камелота их стал встречать народ. Радостная весть о союзе с Богордом и прекращении там междоусобиц полетела от крестьянина к крестьянину, и скоро каждая деревня и городок, в котором останавливалась или мимо которого проезжала процессия, обрушивали на нее все свое ликование, благодарность, восхищение и любовь. И именно так, в окружении общей радости, это триумфальное шествие добралось до столицы.
- Мы проехали уже почти весь ближний лес, но я все еще не могу поверить, что ты согласился на эту прогулку.
Гвиневра обернулась в седле, чтобы посмотреть на едущего за ней брата. Было где-то шесть часов, но из-за смурного неба лес заполнили тени. К слову, когда они выезжали, ни намека на хмарь не было, они, собственно, поэтому и выехали, надеясь на хорошую погоду. Но оказалось, что июльская хандра решила захватить еще и начало августа. Даже бабки-горожанки, которые обычно знают все на свете, сейчас не решались угадывать по приметам, когда же в
Камелот вернется солнце.
- Отказать тебе после того, как ты мне чуть голову не отгрызла, когда я побоялся идти к поварихе и просить для тебя варенье и рыбу? – смеясь, спросил Элиан. – Ты считаешь, что я совсем не дорожу жизнью?
- Неужели беременность действительно сделала из меня такое чудовище? – протянула Гвен ранимо и жалобно.
- Нет. Но я все равно рад, что Артур возвращается. Не одному же мне рисковать своей жизнью походами к поварихе. Кстати, – рыцарь прищурился, – надеюсь, наша прогулка зашла так далеко не потому, что ты решила выехать ему навстречу?
- Л-логика, – фыркнула женщина. – К вашему сведению, сэр-рыцарь-который-вместе-со-мной-слушал-доклад-гонца, они едут по другой дороге. И вообще, скорее всего, приедут завтра. А мне Гаюс сказал, что прогулки полезны. Так что...
Малыш в животе одобрительно толкнулся в знак согласия. Как ни привыкла уже Гвен к этому явлению, но все равно улыбнулась, погладив живот, который, уже на шестом месяце, был заметен.
Из-за отсутствия солнца они не сразу увидели, что выехали к концу леса. Поэтому первым делом они услышали звуки. Из серого просвета между деревьями на них вылетели, как стая летучих мышей, крики: отчаянные, плачущие, рычащие, яростные. Лязг металла и ржанье лошадей. Всадники переглянулись и приблизились, чтобы увидеть, что творится.
Деревня. Энзан, самая близкая к столице деревня, разделенная с ней только лесом. Они стояли у этой деревни и видели, что происходит: работорговцы. Человек сорок всадников, вооруженных до зубов, три повозки с приоткрытыми занавесями, в которых виднелись истерзанные цепями запястья и бледные от покорности судьбе лица. Отряд напал на деревню, и теперь бедных жителей, кричащих или пытающихся сопротивляться, но совершенно безоружных, ломали и тащили к повозкам. Несколько лежали мертвыми на пыльной дороге, как ненужные куклы.
Гвиневра рванулась вперед, но сильной хваткой брат удержал ее на месте.
- Куда ты собралась? – прошипел он.
Гвен опешила.
- Что значит “куда”? На помощь.
- Мы не можем, нас мало, – покачал головой Элиан. – Они далеко не уйдут. Мы вернемся в цитадель, и я отправлюсь на их поиски с отрядом рыцарей.
- А этим людям позволим пока страдать? – возмущенно возразила Гвен, вырывая руку. – Сколько из них умрет, пока мы их найдем? ЕСЛИ найдем.
- Слушай, я забочусь о тебе, – нетерпеливо сказал рыцарь.
- А я забочусь об этих людях, – железным тоном отрезала королева.
- Как? – воззвал к ее рассудку брат. – Врагов больше!
- Да, но только пять к одному, – невозмутимо ответила Гвен, и Элиан усмехнулся, узнав фразу ее мужа. – Считая тех из жителей, кто будет бороться за свою свободу.
- Но у тебя нет плана!
- Умоляю, – фыркнула королева. – Дай мне арбалет.
Гвиневра взяла в руки оружие и, подогнав лошадь в нужное место, прицелилась. Может, в меткости мужу она и уступала, да и охота ее никогда не прельщала, но попасть в одного из работорговцев она смогла. Тот накренился с седла и мешком свалился наземь посреди общей суматохи. Его коллеги бросились к нему, и это дало шанс еще одной стреле, тоже попавшей в цель. Не теряя ни секунды, Гвен перегнала коня на несколько метров в сторону и снова выстрелила. Трое из сорока были выведены из строя, работорговцы вытаскивали мечи и арбалеты, уже поняв, откуда стреляли. Гвен только успела заметить, как Элиан, опередив ее, показался из-за защищавшей их стены деревьев и, обнажив меч, ринулся к врагам, ведя коня так, чтобы ускользнуть от стрел. Мысленно похвалив брата за порыв, Гвиневра ринулась в другую сторону и выбралась из леса с противоположного конца, ближе к деревне. Этот обманный трюк позволил ей выпустить еще несколько стрел, пара из которых попала в цель.
- Работорговля запрещена в Камелоте! – закричала она, остановив коня перед толпой крестьян.
Спиной она чувствовала волной прошедший шепот среди людей, под ней горел молодостью конь, а сердце жаждало справедливости при виде измученных людей в цепях.
- Это королева! Это королева Гвиневра! Мы спасены! – взвились в хмурое небо крики испуганных крестьян, обретающих храбрость при виде хрупкой женщины на лошади, вставшей за них горой.
Элиан, выведя из строя еще пятерку врагов своим мечом, сделав петлю, притормозил коня рядом с ней. Теперь перед ними было еще около тридцати работорговцев. А их самих было двое. Гвен не чувствовала ничего, кроме гнева.
- Вы нарушили закон! – крикнула она. – Вы пошли против свободы и права! Как королева Камелота, я приказываю вас арестовать.
Работорговцы, конечно, могли бы посмеяться словам женщины, посмевшей бросить им вызов. Да только вот власть творит чудеса, когда тот, кто ей обладает, пользуется ей на благо. Этого не понять таким, как Один или Сенред. Или Моргана. Сейчас люди Богорда с радостью принимали в короли того, кто не был сыном их законного правителя, потому что Сенред не принес им ничего хорошего. Но Гвен, как и Артур, отдавала всю себя своему народу, она любила этих людей, даже видя их в первый раз. Она готова была, стоя здесь и сейчас, отдать за них жизнь. И они это чувствовали, и это давало им силу, с которой они могли идти в бой.
Поэтому работорговцы не стали смеяться. Позади королевы и ее рыцаря встал народ, готовый на все ради тех, кто был готов на все ради них самих. Крестьяне похватали вилы и палки, со страшными лицами ринувшись исполнять отданный приказ. Поверх их голов понеслись стрелы, которые срывали врагов с их седел. Элиан бросился в бой впереди всех, как рыцарь, и как военачальник, а крестьяне закричали, вырывая из мечей врагов свою свободу.
И тут Гвиневра почувствовала толчок. Очень сильный, за которым вслед взревела, вздымая к дымчатому небу голову, ее лошадь. Бедное животное, в ногу которого вонзилась стрела, отступило на шаг и заплакало своим лошадиным голосом. Гвен, поняв в чем дело, мгновенно перекинула правую ногу к левой и принялась вытаскивать ту из стремени.