- Давай же, – испуганным голосом пробормотала она, теребя зацепившийся ремень.
За ними бушевала битва, на ее ладони упали первые капли дождя, но она не успела вытащить ногу. Лошадь, плача и ревя, споткнулась, пошатнулась и неуклюже рухнула, взметая пыль, на бок. Падение сильно ударило в спину Гвен, но лошадь упала не на тот бок, где были ее ноги, так что с трудом подняв себя, женщина рванула вверх складки платья и наконец вытащила ногу. Попыталась встать, и что-то неприятно ухнуло внизу живота. Гвен в испуге обхватила себя руками, но шум битвы тут достиг ее ушей, и она вскинула голову. Работорговцы были почти повержены, оставшихся на ногах окружили и обезоружили. К ней подбежали какие-то женщины, взбудораженно кланяясь, благодаря и помогая встать и отойти от стонущего животного.
- Вы в порядке, миледи? – спросили ее.
- Да, все хорошо, благодарю вас, – кивнула Гвиневра, выдыхая. Она махнула рукой на лошадь. – Вылечите его, пожалуйста, и оставьте себе. Он получил боевое крещение и заслужил спокойную жизнь.
Женщины, хихикнув, отступили. То же сделали и крестьяне, пропуская ее к Элиану, стоявшему перед поверженными врагами с самым суровым лицом. По пути у Гвен закружилась голова, но она не придала этому значения, ведь она же, в конце концов, была беременна.
- Что будет с ними, Ваше Величество? – официально спросил Элиан.
Гвиневра обвела преступников взглядом. Внутри что-то снова неприятно ухнуло, но она не позволила руке скользнуть к животу.
- Все, что предписывает закон, – невозмутимо ответила она. – Пара часов в колодках на площади, а затем работы на рудниках. Вы останетесь здесь, пока я не вернусь в цитадель и не пришлю за вами конвой. Добрые люди, – она обернулась к крестьянам, – я же могу доверить вам присмотреть за государственными преступниками?
Жители деревни с хохотом и готовностью уверили ее в своей надежности. Плачущие родственники забрали мертвые тела, а твердо стоявшие на ногах мужчины с вилами и отобранными мечами отвели пленных работорговцев в деревенскую тюрьму под присмотром Элиана. Гвиневра проследила за тем, как к раненому коню пришли люди, вытащили стрелу и стали обрабатывать рану. Противное ощущение в животе не покидало ее, и она уже начинала волноваться.
Так что когда жители деревни, снова и снова повторяя слова благодарности на все лады, подвели ей одну из своих лошадей, Гвиневра строго и быстро попрощалась с ними и, развернувшись, негромко сказала брату:
- Давай быстрее домой. Мне нехорошо, и я боюсь, что что-то не так, мне нужен Гаюс.
Элиан нахмурился, подсадил ее на лошадь, вскочил в седло сам и немедля тронул своего коня.
- Что ты чувствуешь?
Гвен мотнула головой и, снова почувствовав уханье и тяжесть в животе, прижала к нему ладонь.
- Просто...что-то не так.
Она старалась не паниковать. Успокаивала себя всем, чем могла, говорила себе, что все это просто небольшое волнение от падения на лошади, что сейчас они приедут домой, там Гаюс степенным голосом скажет, что все хорошо, они лягут спать, а потом распахнутся двери и вернется отряд из Богорда. Но это уханье в животе не давало покоя. Довольно долго только страх напрягал ей ноги и заставлял вздрагивать пальцы на поводьях. И почти уже у самых ворот города, в который они поехали более коротким путем, в животе толкнулась резкая и горячая боль, такая сильная, что Гвен вскрикнула, припав к шее коня. Рука в панике метнулась к источнику боли, как будто и вправду могла ее унять.
- Что с тобой? – мгновенно последовал взволнованный вопрос Элиана.
Гвен хотела ответить, но боль повторилась, и она инстинктивно попыталась скрючиться на седле, морщась от боли и вцепившись пальцами одной руки в гриву коня. “Нет, не сейчас, не сейчас... – лихорадочно метались мысли. – Пожалуйста!”
- Что происходит? – требовательно повторил Элиан.
Еще одна волна боли. Гвиневра в ужасе распахнула глаза, уставившись на брата.
- Кажется...Элиан, кажется, у меня роды!
- Что? – опешил рыцарь, нахмурившись так, словно собирался злиться. – Но еще же рано! Ведь рано же, да?
Она покивала головой, от страха спазм сжал горло. Нет, нет, все должно быть не так, не сейчас! Еще больше трех месяцев она должна была носить ребенка под сердцем, а сейчас...он не сможет...он не должен...нет!
- Нам нужно во дворец! – вскрикнула Гвен, в отчаянии взглянув на брата. – Сейчас же!
Не дожидаясь реакции, она тронула коня и, припав к его гриве, заставила ехать быстрее. Боль перестала накатывать, но что-то поселилось внизу живота, что-то нехорошее и пугающее. Кровь, казалось, бежала вперед копыт коня, пальцы судорожно сжимали поводья. Холод растекался по телу от одной мысли, что ее малыш может пострадать. Он испугался, он ударился, с ним может произойти что угодно, к тому же... Гвен не была дурой, она помнила рассказы соседок о преждевременных родах, о том, что это никогда не приводило к добру. О том, что недоношенные дети...умирали, но мысли об этом сейчас даже не облекались в слова в ее голове, просто страх настойчиво клокотал в горле и гнал вперед.
По городским дорогам, вымощенным гораздо лучше, ехать было удобнее, и Гвен заметила это по чуть утихшей боли. Но это только слегка прочистило ее рассудок, и, прибыв ко дворцу, она с порога потребовала Гаюса. О стекла ударил усилившийся дождь и загремел так, что в висках застучало. Приказав подоспевшему сэру Борсу отправить в Энзан конвой из рыцарей, чтобы доставить в столицу банду работорговцев, она тут же согнулась пополам, и по коридорам в три конца разлетелся ее крик. Боль сжала живот, она схватилась за его низ. На глазах против воли выступили слезы.
- Нет, малыш, не надо, пожалуйста, не сейчас, – умоляюще пробормотала она, словно стараясь руками удержать дитя в животе. – Ты еще мал, ты не сможешь жить, пожалуйста, пожалуйста, не надо, не делай этого...
К ней кинулись служанки, целая стая девиц в светлых платьях, а все потому что личной служанки на замену Юлии она пока так и не нашла. Элиан, не дожидаясь просьб, подхватил сестру на руки, и она оказалась прижатой к его мокрой от дождя кольчуге. Ступеньки дались им нелегко, на потолок Гвен даже не пыталась смотреть. Вообще все, что было за пределами ее рук, обнимающих живот, казалось неважным. Все, что было важно, сейчас было у нее под сердцем и неумолимо ускользало из-под ее ладоней.
Ее занесли в королевскую спальню, куда уже подоспел Гаюс. Испещренное морщинами, древнее лицо старика возникло над ней в обрамлении дождевых капель, потому что Гаюс стоял около окна. Он приказал выйти всем, кроме служанок. С полминуты гудели спорящие голоса, но потом Элиан ушел, бросив напряженный взгляд на сестру. Гвен проводила его глазами, а потом осознала, что она в спальне одна, с лекарем и служанками, которые принесли тазы с нагретой водой и полотенца. Взгляд заметался от одного к другому, нестерпимо захотелось попятиться, спрятаться за подушками, убежать, но не дать им помочь случиться страшному.
- Гаюс, – прошептала она неверяще, – Гаюс, нет, скажи, что ты сейчас все поправишь. Скажи, что это не роды.
Влажные пальчики служанки расстегнули на ней платье и стянули волны дорогого сукна. Свежий воздух, напоенный злой августовской грозой, прошелся по сведенному болью хрупкому телу. Под ладонями лекаря неумолимым приговором заплескалась вода.
- Элиан сказал мне, что под тобой упала лошадь, – медленный и наполненный временем голос Гаюса звучал сейчас слишком серьезно, чтобы это не было больно. – Мне очень жаль.
Гвен сжала мокрые от пота кулаки, сминая в пальцах красные, как кровь, простыни. Щеки омочились ее слезами.
- Что значит “жаль”, Гаюс, моему ребенку пять с лишним месяцев, он не может родиться сейчас!
- Гвен, – от тяжелого и сурового взгляда старика ей захотелось кричать. Закричать так громко, чтобы докричаться до этого слишком мрачного лекаря, который отказывался делать свою работу, до дождя, который нещадно лупил окна ее дворца, до собственного сына, чтобы уговорить его не лезть сейчас в мир, где ему будет холодно и страшно. Где ему не выжить. – Я постараюсь спасти тебя.