- Леон, – негромко обратился к рыцарю Гаюс, – возьми управление на себя сегодня. Я не думаю, что...
- Конечно, – без пояснений кивнул Леон, обернулся к отряду, переменил тон на громкий и властный и принялся раздавать команды. Мерлин подошел к Гаюсу. Взглянул ему в глаза.
- Я рад, что ты вернулся, Мерлин, – тихо сказал лекарь, обнимая его. Маг ткнулся в старое плечо подбородком, гоня сумрачные мысли.
- И почему так всегда бывает? – не выдержал он. – Великое счастье и великое горе.
- Баланс, – и Гаюс тихо проронил куда-то в каменные ступени: – чтоб его...
Он не видел ступеней, взлетая по лестницам. Не замечал слуг и придворных, которых чудом не сшибал на поворотах. А может, и сшибал, просто это не имело значения. Не был важен сейчас даже дождь, окутавший замок равномерным, до занудности тяжелым гулом. Существовала только спальня глубоко внутри каменных стен. И его жена в этой спальне, только что родившая умершего ребенка.
Он не знал, что чувствуют в первые минуты отцы. Пожалуй, радость и гордость, ощущение чего-то хорошего и наплыв любви. Но только если твой ребенок жив, потому что если он умирает, то вся эта любовь сгорает в оглушающем пожаре, оставляя после себя обугленные клочья. Его отцовскими чувствами стала боль, которая немедленно погнала его к покоям жены, как будто там были все ответы, как будто там было исцеление.
Гвиневра лежала на большой кровати, в белой сорочке, как в саване. Она лежала, согнувшись пополам, скрючившись, вдавливая себя в красную постель, перекручивая в кулаках дорогую простынь, и протяжно выла в нее, не заботясь о том, слышат ее или нет. А слышать ее мог только дождь, барабанивший по окнам. И он, ворвавшийся в двери.
Увидев жену, словно раненое животное скулящую и рыдающую на постели, Артур уже через секунду опустился на кровавые простыни и обхватил ее руками, силясь оторвать от кровати. Гвиневра громко всхлипнула и рванулась из его объятий, сама не видя куда из-за застланных слезами глаз. Она даже прорычала что-то, но этот рык перешел в отчаянные рыдания и утонул в сползших из-за натянутой простыни подушках.
- Гвиневра... – умоляюще позвал Артур, не думая сейчас о сдержанности.
Он сцепил руки на груди жены и с силой притянул к себе. Ему казалось, что так она будет целее. Что если она сейчас утонет там, в алых подушках, то не сможет справиться с болью.
Гвен порывисто обернулась, и прекрасные шоколадные глаза, укрытые соленой пеленой, увидели его. А он не знал, что ей сказать. Но, наверное, это и не нужно было, потому что у него, наверняка, все чувства были написаны на лице. И она, разобрав, наконец, кто перед ней, рванулась к нему, толкнувшись лохматой макушкой в грудь и окатывая мокрую кольчугу рваными рыданиями.
Ему оставалось только обнять ее. Сильнее, чем обычно. Прижать, укрыть, так, как будто это могло спасти их от боли. Он чувствовал, как трясется ее маленькое тело, как сотрясается оно от каждого всхлипа, и как от этого напрягаются его собственные плечи. Он спрятал лицо в черных кудрях и только тут заметил, что в горле стоит ком. И лишь крепче сжал руки.
- Он...он... – донеслось из глубины клубка, в которое они превратились, согнувшись друг над другом и сжавшись, как сжимаются люди, которых собираются пытать. Голос Гвен срывался, прыгал, глотал, зубы стучали, искусанные до крови губы сжались на одном из кулаков. – Он б-был здор-ровым, а...а я! А мы... Я не...не смогла... Он-он ум-мер! Я н-не...н-не...спасла...
Сбивчивые, булькающие от слишком сильных слез слова вырывались откуда-то из этого клубка, полные никуда не девающейся боли, она не уходила, и от нее не получалось спрятаться. Артур ничего не мог ответить. Он знал, что никакие утешения не утешают, никакие объятия не спасают, никакие уверения не уверяют. Поэтому он просто продолжал упорно молчать, с силой сжимая челюсти.
- Гаюс! Что происходит?
Мерлин с трудом нашел дорогу сквозь толпу придворных. Голова гудела от навалившегося несчастья, на душе было так паршиво, что он просто не знал, куда себя деть. Дел у него не было, и если бы он не знал, что рано или поздно будет нужен Артуру здесь, он бы, не раздумывая, присоединился к Гвейну, который ушел залить плохое настроение вином. Из рук валилось все (в смысле, больше, чем обычно), разговаривать ни с кем уж точно не хотелось. Глаза мокли от мыслей обо всем, что погибло вместе с этим малышом. Обо всем, чего никогда не будет. О мертвых мечтах, о мертвых улыбках, о мертвых разговорах, о мертвом веселье. О смехе, который никогда не прозвучит, о словах, которые никогда не будут сказаны и услышаны. Лучше он себя почувствовал, только выйдя на балкон под накрапывающий и уже не сильный дождь. Но тут во дворце началась какая-то шумиха, и маг поспешил вернуться.
- Баярд приехал, – мрачно ответил Гаюс. У Мерлина отвисла челюсть.
- Что?..
- Не смотри на меня так, – нетерпеливо, хотя и злясь совершенно не на ученика, отрезал старик. – Я сам знаю, что это совсем не вовремя.
- Да что его принесло к нам прямо сегодня?!
Ответить лекарь не успел, так как в Приемном Зале наступила идеальная тишина. Распахнулись двери, и в помещение важно шагнули правитель Мерсии и несколько его рыцарей. За те несколько лет, что Мерлин его не видел, Баярд совсем не изменился: тот же суровый и властный вид, те же манеры, та же походка. Однако эти последние несколько лет Баярд отказывал в сотрудничестве Камелоту, что изменилось сейчас, что он явился прямо ко двору?
- Милорд, – выступивший вперед лорд Вимон почтительно поклонился, приветствуя иностранного короля. То же сделали и все присутствующие. – Мы рады видеть вас в Камелоте. Чем мы обязаны такой честью?
- Я тоже рад быть снова здесь, – усмехнулся Баярд, окидывая взглядом толпу. – А где же Артур? Почему он не поприветствует меня лично?
Все переглянулись. Мерлин с Гаюсом, лорд Вимон с Леоном, а рыцари и придворные друг с другом.
- Сир, – осторожно произнес старик-советник, – Его Величество только что вернулся из поездки и…
- Знаю, – невозмутимо ответил Баярд, кладя руку на пояс с мечом. – И я прибыл сюда, намереваясь поздравить его с успешной кампанией в Богорде и предложить договор между нашими королевствами. Думаю, это достойная причина, чтобы встретить меня.
Мерлин почувствовал острое желание стереть это наглое выражение с лица короля чем-нибудь тяжелым.
- Я прошу прощения, боюсь... – осторожно и степенно начал лорд Вимон, но рядом с ним с вежливой улыбкой вдруг встал лорд Осберт и деликатно перебил.
- Разумеется, король спустится к вам немедленно. Государственные дела не терпят отлагательств. Прошу вас, чувствуйте себя, как дома, а мы тем временем известим Его Величество.
Баярд кивнул, и слуги поспешили устроить его и его рыцарей как можно удобнее для ожидания короля Камелота. Советники, между тем, кучкой покинули зал, Гаюс немедленно поспешил за ними с самым суровым выражением лица. Мерлин, кипящий от негодования, рванул следом.
- Лорд Осберт, вам не кажется, что вы поступили неверно? – требовательно спросил Гаюс, когда двери зала закрылись за всеми. Его мнение еще при Утере имело вес, а при Артуре старик тем более имел право обращаться к советникам, хотя формально членом Совета не являлся.
- Баярд предлагает переговоры, – с энтузиазмом ответил лорд Осберт. – Когда такое было за последние лет шесть? Это слишком удачный шанс покончить с распрями с Мерсией, его нельзя упускать. Это же во благо народа.
- Но Артур сейчас не в состоянии вести переговоры, вы же понимаете это, – возразил Гаюс.
Советник пожал плечами, скорбно вздохнув.
- Я сопереживаю этому несчастью, но личные интересы никогда не должны заслонять интересы государства. Именно так вел свою политику король Утер...
“О, да, – со злостью подумал Мерлин, – именно так Утер и жил. Всегда выбирал государство, а не личные интересы. Именно. Особенно, когда утопил свое государство в крови, потому что пострадали его личные интересы! Когда он топил в колодцах детей, потому что у него умерла жена!”