- Правда? – поддерживая игру, серьезным шепотом спросила она.
- Правда. А то он совсем зазнается.
И они оба прыснули.
- Я серьезно! – сквозь смех Гвен шлепнула мужа ладонью по груди.
- Я люблю тебя! Вот все, что тебе нужно знать и помнить! И всегда буду любить, даже если окоченею где-нибудь за тридевять земель, – весело воскликнул Артур, притягивая ее к себе и целуя. На минуту королева забыла обо всем на свете: о войсках, выстраивавшихся у цитадели, чтобы выступить на границы, о том, что времени оставалось мало до разлуки. Но когда они отстранились, вид любимых глаз напомнил ей, что однажды она не сможет их увидеть.
- А я...а ты... – она мотнула головой, чтобы отдышаться и подобрать слова. – Если посмеешь умирать где-нибудь, где я тебя не достану, помни, пожалуйста, что ты оставляешь на мне целое королевство. И что на том свете я с тебя за это еще спрошу.
- Договорились, – широко улыбаясь, согласился мужчина.
Тут открылись двери и вошел Леон, деликатно не обращая внимания на их объятья.
- Сир, войска построены. Мы можем отправляться.
- Спасибо, Леон, сейчас буду, – кивнул Артур, и рыцарь, склонив голову, удалился. Король же взял лежащие на столе ножны с мечом и последний раз обернулся к жене.
- Я тоже тебя люблю, – горячо произнесла Гвиневра.
А потом смотрела, как он исчезает за дверями.
Слизерин молча смотрел, как Годрик одевается. Он знал, что друг мог сделать это и в замке, вместе с остальными, но сделал это здесь. Гриффиндор тоже молчал, что свидетельствовало о многом: ему было страшно, но отступать он не собирался. Однако в глаза другу посмотреть все же не решался, стоя к нему спиной и застегивая красную стеганку.
- Гриффиндор, скажи мне только одно, – нарушил общее молчание Салазар. – Ты не жалеешь?
Рыцарь застегнул последнюю пуговицу и одернул полы.
- Нет.
- Я не об этом походе сейчас, – нетерпеливо продолжил Сэл. В его голос против воли пробралась тревога. – Я обо всей этой игре в рыцаря Круглого Стола. Ты ведь можешь больше не вернуться.
Годрик помолчал, сжав плечи. Потом вздохнул.
- Я знаю.
Слизерин ждал еще слов от своего говорливого друга, но их не было. Он возмущенно и настойчиво развел руками.
- Это все? Нет, ты не понял, – он встал с кровати, на которой до того сидел, схватил друга за плечи и рывком развернул к себе. – Ты представил себе всю картину? Ты будешь лежать там, на поле, с перебитым хребтом или проломленной головой. Кровь будет стекать в траву, а ты уже будешь мертв. Даже твоего тела сюда не привезут, потому что мертвых будет слишком много. Твоей матери придет письмо о твоей смерти, и она будет рыдать в подушку всю оставшуюся жизнь. Тебя больше не увижу я. Что тебе это даст?
- Мне? – внезапно разозлился Гриффиндор, сбросив его руки со своих плеч. – Что это даст мне? С какой стати это должно что-то мне дать? Как будто вся эта война, как будто все, что здесь творится – обо мне. – Он фыркнул, взяв со своей кровати кольчугу. – Да у тебя всегда так. Все должно вертеться вокруг тебя, все должно быть удобно лишь тебе. А есть вещи, которые важнее нас с тобой, эгоист ты недоделанный, понимаешь?
- И что же это за вещи? – ошарашенный этим отпором, Слизерин не сразу пришел в себя. – Люди, которые сожгут тебя на костре, лишь только узнают, кто ты?
- Да! Да, именно они! – Годрик на секунду исчез в волне железа, а потом оно рухнуло ему на грудь. – Потому что знаешь что, Слизерин? В этом мире все не так просто. Ты можешь сидеть и ненавидеть всех вокруг, потому что все вокруг ненавидят тебя. А можешь взять и изменить что-нибудь.
Салазар, лишившись слов, наблюдал за тем, как рыцарь поправляет кольчугу, закрепляет ремень, а потом портупею с ножнами. И никак не мог понять, как в этом человеке могло умещаться столько веры...ни во что! Наивный, глупый, доверчивый, гордый...и все же в сто раз благороднее его, который заперся в своей спокойной жизни с перепелками и девицами из трактира. Неужели то, ради чего его друг готов был жертвовать всем, действительно настолько важно? Нет, даже не так: неужели оно хоть чего-то стоило?
Он помотал головой. Не получалось у него верить в эту блажь. Даже если он ведет себя не лучшим образом...все эти рыцарские походы тоже все равно ничего не дадут. Кроме того, что, скорее всего, однажды, ему придет письмо с известием о смерти друга. Брата. Единственного важного в его жизни человека.
Но все же...
- Хэй, – Салазар положил руку на плечо Годрика, останавливая его. Поймал непривычно-строгий взгляд карих глаз. Пожевал губы, собирая силы для непривычных слов. – Извини. Просто...вернись живым.
Гриффиндор смотрел на него необычно тяжело и испытывающе. Видимо, он его не на шутку разозлил. А потом выражение родного лица будто остыло, и друг знакомо улыбнулся, подавая руку в черной перчатке.
- Постараюсь. Но не обещаю.
Слизерин крепко сжал его ладонь. На язык просилось столько слов, которых он не мог сказать. Или уже говорил, да они не подействовали. Трусливые, эгоистичные слова. “Не уходи, не рискуй, болван, всем, что имеешь. Всем, что имею я. Живи, пожалуйста. Где угодно, делай, что угодно, только живи...”
- Бывай, – Годрик хлопнул его по плечу и скрылся за дверью в хмуром Камелоте, где даже из окон этого дома виднелись выстраивавшиеся ряды смертников в кольчугах.
====== Глава 30. На войне как на войне.* ======
Годрик уверенно шагал по лагерю. Бесчисленные шатры усеяли берега речушки Бруньял, разделяющей земли Камелота и Мерсии. Это была даже не река, а ручей, в своей горделивой самонадеянности тянувшийся слишком далеко на юг. Несколько метров в ширину и метр в глубину – вот и все величие. А впрочем, почему должна быть великой вещь, которая разделяет народы?
Между шатрами то и дело виднелись кольчуга и доспехи: рыцари сидели у костров, точили оружие, кормили лошадей, тренировались или в тысячный раз обсуждали битву при Боргельфе. Повсюду царили запахи жареного мяса и слабенького вина, повсюду слышались простые и порой грубые шутки, лязг и бряцание стали, звучный мужской смех и приказной тон командиров. Гриффиндор уже привык к этой картине в Богорде, но не переставал ей наслаждаться. Несмотря на то, что все эти люди собрались сейчас здесь ради того, чтобы умереть или, во всяком случае, пролить кровь, все равно было в этой атмосфере что-то понятное и хорошее. Может, дело было в пресловутом братстве, которым были все эти люди? В армии Мерсии такого не было. В рыцари Камелота шли только те, кто хотел служить правде, миру и дружбе. Здесь не было места жестокости и несправедливости. Это было то, что требовал от них Круглый Стол, даже когда они находились далеко от цитадели с ее роскошными покоями. Здесь, в глуши, на сырой земле, в продуваемых всеми ветрами шатрах они все еще оставались этим самым братством.
Пожалуй, только это и вселяло надежду на успех, ведь их положение в этой кампании было отнюдь не удачным. Мало того, что Мерсия подгадала именно тот момент, когда Камелот не мог рассчитывать на помощь своих союзников, которые сами оправлялись от войн или были ими охвачены, так еще и армия Мерсии каким-то образом сумела подойти к границам Камелота и занять сложную позицию, которую не могла узнать ни одна посланная разведка.
Еще на подходе к королевскому шатру Годрик услышал голоса и усмехнулся, сразу поняв, что попал в самую бурю.
- Мерлин, ты издеваешься?
- Я тут причем? Я их никуда не выносил из шатра. Их могли только украсть злые силы!
- На кой черт “злым силам” мои ножны?!
Персиваль и Сафир, стоявшие у входа в шатер, усмехнулись в ответ на взгляд подошедшего товарища, и Годрик не нашел ничего зазорного в том, чтобы остановиться, сложив на груди руки, и продолжить слушать развернувшуюся внутри сцену.
- Ну знаете ли, это уже слишком, – раздался голос Мерлина. – Я эти ножны специально ходил заказывал, все ваши уточнения и уточнения для уточнений запоминал и слово в слово передавал мастеру, каждый день бегал узнать, не готовы ли они еще, потому что вам, видите ли, не терпелось. Я же их чистил кучу раз, я их относил на починку. А теперь вы мне говорите, что их не могли украсть, чтобы полюбоваться? Я не знаю, может, вы этими ножнами так размахивали, что кому-то стало очень завидно, и он захотел такие же...