— С отличием, товарищ лейтенант. Грамоту дали! — все тем же угасшим голосом сообщил Саша и полез в карман за бумажником — грамота была всегда при нем.
Однако Мерничий остановил его коротким, нетерпеливым жестом.
— Мне нужны дела, а не удостоверения,- суховато сказал он и забарабанил пальцами по столу,
В каюте воцарилось тягостное молчание.
— Можете быть свободны, Иванов,- сказал вдруг старший артиллерийский офицер.- Рекомендую вам продумать свое отношение к службе… Кстати, обождите-ка минутку…
Лейтенант достал из ящика стола обычный сиреневого цвета заштемпелеванный конверт и, вынув из него письмо, углубился в чтение.
Саша переминался с ноги на ногу. Садиться его уже больше не приглашали. Неужели кончились хорошие отношения с артиллеристом, со службой, с Аннушкой?
— Кстати, вы родственник покойного Андрея Федоровича Иванова? — не поднимая глаз от письма, спросил старший артиллерист.
Саша вспыхнул, смутился, но быстро овладел собой: речь шла о его прославившемся брате, о человеке, родство с которым он до поры до времени скрывал.
— Никак нет,-увертливо ответил Саша и опять покраснел,- я уже не раз заявлял, что нет. Мы просто однофамильцы…
— Гм-м …вы — Александр Федорович, так кажется? А тот Андрей, и тоже Федорович, и тоже из Москвы. Странное совпадение! — все еще читая письмо, поднял брови лейтенант. как бы сопоставляя только одному ему известные доводы. Саша пожал плечами.
— Так ведь нас, Ивановых, в одной Москве почти сто тысяч, товарищ лейтенант. Да я вообще я...- Саша вдруг запнулся.
— Да-да, что именно вы?-спросил Мерничий.
— И не достоин даже вовсе…- мрачно буркнул Саша.
— Что и требовалось доказать,- жестко заметил старший артиллерист,- недостоин такого брата, если бы он у вас был.
Письмо было длинное, на четырех страницах, и старший артиллерист, все не отпуская Сашу, снова углубился в чтение. Прежде этого с ним никогда не случалось.
— Разрешите идти, товарищ лейтенант? — утомившись ожиданием, попросился Саша, посчитав, что Мерннчий о нем попросту забыл.
— А как, кстати, звать вашу матушку? — по-видимому, не дослышав и бережно складывая прочитанное письмо, вдруг спросил Мерничий.
— Анна Андреевна,- быстро ответил Саша, взглянув на лейтенанта подозрительно, исподлобья.
— Странно, значит, я ошибся. Идите! — задумчиво и негромко сказал лейтенант и уже гораздо громче повторил: — Странно! Я почему-то считал, что Анна Филипповна. Ну, словом, можете быть свободны!
Мерничему, конечно, было ясно, что Саша и Андрей родные братья. Понял он также, почему Саша так упорно отрицает это.
Медленно отсчитывались справа по борту кружки и цифры на наружной стенке гавани — вся нехитрая штурманская кабалистика, назначение которой — обеспечить кораблю уничтожение девиации.
— Н-да, Андрей был бы сейчас па месте,- истово, со вздохом сказал Фома Фомич Мерничий, опуская бинокль.
Черные шары на реях показывали средний ход, и уже быстрее прошли по левому борту створные маяки. Пенилась серая вода.
Курс корабля был в море, на комендорские стрельбы.
Для Фомы Фомича стрельбы всегда существовали конкретно-курсовыми углами: ВИРом, суммой поправок на боковой или попутный ветер, на влажность пороха, на неопытность комендоров и многим другим, все в этом же роде, заслоняя от него весь внешний, необстреливаемый, неартиллерийский мир.
В отличие от большинства старших корабельных артиллеристов, Фома Фомич никогда не говорил: «Я бил, я вел пристрелку, мой ВИР», а всегда: «Мы имели накрытие, мы взяли противника в вилку, наш ВИР» и так далее — всегда во множественном числе. Но такого контакта и взаимопонимания, такой ясности и простоты, как было с покойным Андреем Ивановым, Мерничий уже давно ни с кем из своих первых наводчиков не мог достичь.
Как будто бы не он один выводил поправки по таблицам, не он корректировал стрельбу по первым всплескам, и не покойный Андрей Иванов держал врага точно на скрещивании нитей оптического прицела и по ревуну, секунда в секунду, обрушивал ему на голову выработанный ими вместе снаряд.
«Видимость преотличная, цель сама идет…» — вспомнил Фома Фомич любимую поговорку старшины Иванова и грустно усмехнулся.
После того сумрачного дымного рассвета, когда «Фокке-Вульф» штурмовали их миноносец дважды подряд и Андрея унесли с полубака с прострелянной головой, Мерничий сам как будто бы стал на один глаз хуже видеть и не так быстро рассчитывать в уме поправки.