«Из тридцати дней тридцать в море — не так уж мало»,- подумал Мещеряков. Сколько раз мы спускали шлюпку в такую погоду, когда верхняя палуба уходила из-под ног, но гребцы шли и подрывали мины. Старшина первой статьи Юрьев дважды добирался до мины вплавь. Сколько раз… А, да что говорить… Перепахивать мор:кой район, начиненный минами, все равно, что сидеть с огнем на бочке с порохом. Одним словом, тралили на славу. В день раз пять на матросах тельняшки становились мокрыми и высыхали вновь…
Во время поворота «Гарпун» положило на правый борт. Волна окатила мостик и палубу.
Мещеряков выпрямился и, ощущая, как за воротник пробираются струйки ледяной воды, сказал:
— Тяжело будет входить в бухту Круглую. Как в мешок. Слева отмель, справа каменная гряда и береговой обрыв.
— Стоит ли рисковать? — настороженно спросил Приходько. .
— У нас нет другого выхода. Горючее на исходе, а дрейфовать в шторм возле минных полей — не меньший риск.
— Я никогда не был в Круглой,- сказал Приходько,
— Знаю. А мне довелось входить в нее с десантниками, причем погода была немногим лучше. Вот здесь-то я и высаживал отряд капитан-лейтенанта Арсеньева.
— Надвигается дымка,- заметил Приходько.
— Туман,- поправил Мещеряков, И тут же подумал: «Это не входило в мои расчеты». А Приходько он сказал: — Смотритель маяка не знает, что наши корабли первыми идут в бухту Круглую. Из-за этого тумана мы не обнаружили огней, установленных на развалинах старого маяка.
Корабли, сбавив ход, с трудом развернулись и легли на новый курс. Туман стлался низко, почти над самой водой. По всем расчетам маяк уже должен Сил открыться. Но проходила минута, вторая, и как ни вглядывался в ночную темь вахтенный сигнальщик, он ничем не мог порадовать ни командира подразделения, ни командира корабля.
И вдруг сквозь пелену тумана блеснула едва приметная солнечная искра.
— Маяк,- стараясь перекричать шум волн и ветра, выпалил сигнальщик.- Вижу огни маяка!
— Внимательно наблюдать! — встрепенулся Мещеряков.
Пропущена страница 7.
причалы и дома рыбачьего поселка, разбросанного у самой воды. И над всем этим поднималась и властвовала, высеченная точно из мрамора, белая башня маяка. Величественная скульптура матроса и солдата венчала ее купол.
— Узнаю дело рук твоих, «маячный капитан»,-проговорил Мещеряков. И, обращаясь к Приходько, добавил: — Берн шлюпку, пойдем на маяк.
— Побриться бы надо, товарищ командир, переодеться. Перепугаем смотрителя маяка.
— Хорошо. Полчаса хватит?
— Вполне.
— Значит, стричься, бриться, умываться…
Но побриться так и не удалось. От причала шла рыбачья лодка. Трое гребцов, налегая на весла, держали курс на тральщик. И не успел Мещеряков дойти до своей каюты, как его нагнал рассыльный.
— Вас рыбаки просят.
За круглой башней маяка, омытой первыми весенними дождями, шумело морс. Гребни воли, словно языки пламени, лизали обрыв, тянулись к стенам маяка. Торопливо проплывали над белой башней облака и терялись за пеленой тумана. На берегу, у самой воды, громоздились развалины немецких дотов, ржавела выброшенная на отмель и разорванная надвое немецкая баржа. Волны били в ее борта, как в барабан. И над этим многоголосым шумом волн и ветра дрожал низкий бас одинокого буя. Вечный пленник моря, прикованный к мертвым якорям, у входа в бухту, он напоминал большого одноглазого сыча. От причалов, захлестанных морской водой, просмоленных баркасов, стоящих на туго натянутых пеньковых канатах, тянуло смолой, крепким дегтем и рыбой.
На песчаном берегу горел костер. Пламя его освещало сухую фигуру старого рыбака Андрона Королева. Дед был молчалив и угрюм. Присев на корточки, он с тревогой смотрел на море.
— Южак дует,- сказал Андрон, здороваясь с Мещеряковым.- Солнце ныне и не показывалось. Ночью ветер не переломит волну.
— Узнал меня, дед?
— Как не узнать, ты ведь тогда со своего корабля палил…
— Верно, память у тебя примерная.
Андрон носит просторный нанковый костюм и башмаки из простой кожи, смазанные дельфиньим жиром. Вместо пояса на нем обрывок крашеной сети. Глаз у Андрона острый, колючий, и весь он — подвижной и крепкий, с узловатыми пальцами.
— Обжились,- говорил он.- Вона какой маяк, на все морс! Смотрю иа огни, и все мне чудится и как Марфа с веревкой да камнем на шее над обрывом стоит, и как меня фрицев комендант пытает… Внучку-то мою признали? Она в госпитале Арсеньева выхаживала.
— Как же!…
Рыбачка Марфа подняла глаза из-под спущенного на лоб пухового платка.