И. вспомнив робость и волнение, которые он испытывал в нынешний день, Акулов подумал, что в сущности все это только обычные будни повседневной учебы, это та школа, которая должна подготовить его, чтобы и он мог стать таким, какими были его старшие товарищи, испытанные огнем войны.
Они уже закончил» работу и кружком сидели на палубе у самого леера, весело разговаривали и курили. Рогов увидел Акулова и крикнул ему:
— Идите сюда, покурим, поговорим…
А Шелест добродушно спросил:
— Ну как, просолились чуток?
И он пододвинулся, давая место возле себя Акулову.
Николай Жданов
ДОРОГИ ДРУЗЕЙ
Стремителен обновляющий поток дней! Давно ли еще воина выла сиренами на улицах наших городов, вбивала надолбы на перекрестках дорог, рыла рвы, разрушала созданное годами труда.
И вот уже ветер Победы развеял чад и пепел войны. Камни развалин стали материалами новых строек, полевые аэродромы снова засеяны льном или овсом, парки Победы, посаженные на местах боев, шумят свежей листвой.
И Константин Васильевич Чебуренков, старшина первой статьи, моторист с торпедных катеров, давно уже вернулся в колхоз и в настоящий момент возит на своем зисе зерно по долгим трактам родного Алтайского края. Стираная форменка его посерела, и даже темные пятна от погонов сравнялись, выцвели, но по прежнему неукротим огонь его неутомимой души.
Недаром же. получив от него последнее письмо, ворочается по ночам на койке и часто выходит курить знаменитый друг его Курбан Атабаев, боцман с катера «Т-26». Письмо это не видел никто, и никому не показывал Курбан большой, в две ладони, портрет из газеты, вложенный в конверт. Но многие из мичманов догадываются, что происходит в душе Курбана.
Время разлучило старых боевых друзей, и вот уже год, как разошлись их дороги, хотя и тянутая по прежнему друг к другу их сердца.
Отвоевался моторист Чебуренков и, прощаясь с подразделением, горячо убеждал он друга, как только выйдет ему срок, — не откладывая, выправить билет на Алтай до станции Семиверстная, а там встретит он боевого друга, и станут они вместе делить мирную трудовую судьбу. Захотят — и колхоз поедут, там работы — гора; захотят — на стройки поедут, заводы подымать, города восстанавливать.
Минул год, и пришла пора Курбану решить будущую свою судьбу, а тут — это письмо и портрет.
Часто после спуска флага, когда загорается над бухтой щедрое южное небо и звезды обмениваются световыми сигналами с огнями фонарей, Курбан тихо бродит один у мола и думает о своем…
Много на свете открытых дорог, а надо выбирать одну. Но жадная к жизни душа у Курбана Атабаева, и многое манит его к себе и зовет…
Хороши весенние зори в степи, и с детства сладок Курбану запах поднятой плугом земли. Хорошо трепещет на легком речном ветру парус тихой рыбачьей ладьи. Заманчивы огни домен и заводских корпусов, и высока участь стать нужным человеком, мастером или бригадиром на стройках возрождающихся городов.
Но сильно полюбилось Курбану море, родным стал ему дивизион. Здесь перенес он тяжелую весть о гибели брата, о геройской смерти отца-партизана, здесь закалился и возмужал, здесь узнал он душу машин и торпед. Здесь узнал сладость боевой славы и честной дружбы морской! И трудно Курбану сделать решающий шаг.
Трудно и заманчиво…
В отряде славилась их дружба с Чебуренковым. Терпением и выносливостью, отвагой и выдержкой испытывала эту дружбу война. Нельзя забыть того, как, потеряв в бою товарищей, на поврежденном катере вдвоем добирались на базу. Не забыть того, как пулей врывались в гавань врага и, нарочно приняв на себя огонь, наносили на карту расположение немецких береговых батарей.
По всему Черноморью гремели их имена. До Москвы дошел слух о храбрых друзьях. Их портреты на фоне кормовых пулеметов и глубинных бомб появились в центральной морской газете,
А теперь тихо на катере. В полном порядке боевой механизм, брезентовыми чехлами покрыты стволы пулеметов. У команды катера нет никаких замечаний ни по дисциплине, ни по боевой учебе. Все так, все на месте!
Еще тогда во времена их совместного плавания, в пору походов и боев, Курбан за серьезность характера, знание дела был отличен и выдвинут; званием он был выше своего Друга. Мичманским его погонам с широкими, будто у генерала, золотыми полями втайне завидовал Чебуренков. И теперь Курбан может смело сказать и себе, и другу — не запятнал он высокого звания моряка-командира, оправдал доверие и впредь будет оправдывать.