Никомандр нетерпеливо оправлял складки белого гиматия*, обращаясь вполголоса к соседу, афинскому послу:
_______________
* Г и м а т и й - шерстяной плащ.
- Сейчас я его увижу. Посмотрю, переменился ли этот веселый, стремительный, славный юноша. Окреп ли он, или персидская роскошь его изнежила? Умеет ли он, как раньше, владеть мечом? А сколько хороших приемов боя я ему показал! Один отличный прием он долго старался выучить: обманный удар по голове, затем по плечу, опять по голове, перенос удара под правую руку и, когда противник открылся, - сразу выпад всем телом в горло - рукояткой вверх, острием вниз, чтобы меч вонзился в отверстие между шлемом и панцирем... Этот прием называется <молния пятого удара>. Александр долго упражнялся, пока добился отчетливости этого удара... А вот, кажется, идут...
- Узнаешь ли ты его?
- Я-то его не узнаю! Шутник ты!
Пестрая, расшитая шелками занавеска, закрывавшая дверь, распахнулась под рукой толстого евнуха, который упал на колени и застыл в раболепной позе.
Все замолкли и выпрямились. Воин в начищенном до блеска панцире и шлеме, закрывающем все лицо, с сверкающими сквозь прорези шлема глазами вошел тяжелой поступью и стал около двери. Копье с широким отточенным лезвием опустилось к ноге и замерло. Стремительной походкой вошли четверо. Все они были приблизительно одного возраста, в расцвете сил и молодости, и до странности походили друг на друга. Белые гиматии с несмятыми выглаженными складками были по афинскому обычаю обернуты вокруг тела, и концы их перекинуты через левое плечо. Лица тщательно выбриты, волосы, слегка завитые, волнистыми кудрями спускались по сторонам лица, не достигая плеч. У всех четверых были мускулистые шеи и необычайно развитые мышцы обнаженной правой руки. Шнурованные сапоги до колей, так же как и гиматии, были афинского покроя.
Никомандр, сделав невольно движение, чтобы броситься вперед, остановился, удивленно раскрыв глаза.
Афинские послы и карфагенянин низко наклонились, протянув вперед руку. Несколько знатных персов в пурпурных одеждах, затканных лиловыми цветами, упали на пол, целуя ковер, и застыли в позе беспредельной преданности.
Все четверо вошедших несколько мгновений стояли, равнодушно оглядывая присутствующих. Один из четверых, бывший немного ниже ростом, сказал:
- Никомандр, что же ты не приветствуешь меня?
- Да ты ли это, базилевс Александр? Или у меня от радости в глазах двоится, но я перед собою вижу четырех Александров!
По лицу говорившего скользнула чуть заметная улыбка, и, обращаясь ко всем, он сказал общее приветствие:
- Хайретэ!
Никомандр стоял неподвижно, пристально всматриваясь. На знакомом мужественном лице с прямой линией лба и носа и женственным ртом, изогнутым, как лук Эрота*, появились резкие, суровые морщины. Но не это поразило его. На него смотрели неподвижные, стеклянные глаза, холодные и непроницаемые. <Этот человек может так же спокойно приласкать, как и раздавить меня>, - подумал Никомандр. Глубокая пропасть легла между прежним веселым, стремительным юношей, которого во время уроков он бил по плечам концом тупого меча, и этим самоуверенным, равнодушным человеком, прошедшим полмира, оставляя за собой бесчисленные развалины и реки слез и горя.
_______________
* Э р о т - бог любви, изображавшийся греками в виде мальчика с
маленьким изогнутым луком и стрелами.
Никомандр смущенно бросился навстречу Александру. Тот позволил поцеловать себя в щеку и сам сделал движение губами, точно целовал бывшего учителя.
Старый толстый евнух в пестрой одежде поставил на лиловом ковре белый складной стул. Александр сел, расставив ноги в шнурованных красных сапогах; голые колени были сильно загорелыми.
Не обращая внимания на остальных, Александр обратился к Никомандру:
- Находишь ли ты, что твой ученик хорошо дрался? Слышал ли ты. сидя в своем домике под каштанами, о походах непобедимого Александра?
Никомандр смущенно засмеялся, рука по привычке дернулась, чтобы потрепать ученика по плечу, но он ее удержал.
- Как же не слышал! Теперь в Пелле только и говорят о том, как сражается наш молодой базилевс: не хуже быстроногого славного Ахиллеса.
Один из присутствующих воскликнул:
- Не только как Ахиллес - базилевс далеко превзошел своего предка! Базилевса можно сравнить только с непобедимым божественным Гераклом.
Другой голос перебил:
- Что такое подвиги Геракла! Он много ходил по свету, но особой пользы отечеству не принес. А наш базилевс присоединил целые государства варваров и заставил их почитать эллинских богов.
Александр вскочил и порывисто прошелся по комнате:
- Верно! Я хочу проникнуть еще дальше, чем ходил Геракл! Я проведу мои войска до конца вселенной, где неведомые пустыни заселены необычайными дикарями, где море омывает последний берег земли и где никто уже не осмелится встать на моем пути.
- Ты победишь, ты всюду пройдешь! - воскликнули голоса.
- А что говорят в Афинах? Был ли ты в этом болтливом, тщеславном городе?
- По пути наш корабль заходил в Пирей*, - сказал Никомандр, - и я посетил Афины. В этот день там распространился слух, что будто бы ты умер в далекой Персии. Все ораторы закудахтали, как встревоженные куры, и народ побежал на агору**. Там болтуны стали произносить хвастливые речи, требуя немедленно объявить войну Македонии. Только один Фокион*** успокоил шумевшую толпу, сказав: <Зачем торопиться с объявлением войны? Подождем. Если Александр мертв, то он будет мертв и завтра и в следующие дни. Сперва нужно проверить такой слух, а затем уже объявлять войну>.
_______________
* П и р е й - гавань Афин.
** А г о р а - площадь в Афинах, где происходили народные
собрания.
*** Ф о к и о н - афинский оратор.
- Александр жив и будет жить всегда! - раздались голоса.
- О, я еще покажу мою волю этому коварному и болтливому городу! Хотя нас разделяют от Эллады пятьсот парасангов*, придет время, я заставлю тщеславных афинян почувствовать весь ужас моего гнева.
_______________
* П а р а с а н г - мера длины, немного больше пяти километров.
Никомандр достал из складок гиматия кожаную трубку с висевшими на шнурках печатями и почтительно поднял ее перед собой:
- Письмо от царицы эпирской Олимпиады!
Александр схватил свиток. Мрачная тень пробежала по его красивому лицу. Изогнутые брови сдвинулись.
- Слава и благополучие царице Эпира! - сказал он задумчиво. - Ты мне расскажешь сегодня попозже все, что происходит дома. Гефестион, сохрани это письмо.
Товарищ детства Александра - Гефестион, несколько выше его ростом, с красивым спокойным лицом, взял кожаную трубку двумя руками, как драгоценность, прикоснулся к ней губами и отступил назад.
Отвернувшись от Никомандра, базилевс быстро подошел к карфагенскому послу и, глядя в упор, сказал:
- Ты приехал по своей воле, или тебя отправило твое государство?
Карфагенянин развел руками:
- Если я буду иметь успех в моих переговорах, то, значит, я послан от моих граждан. Если же нет - то я приехал сам от себя.
Базилевс усмехнулся, на мгновение задумался, прищурил левый глаз и спросил:
- Как лучше мне с войском достигнуть Карфагена: на кораблях или сушей, по берегу Ливии?
Черные глаза финикиянина на мгновение метнулись вверх, скользнули по Александру. Затем он ответил, почтительно склоняясь:
- Это зависит от того, на каком пути, морском или сухопутном, боги захотят сохранить тебя невредимым.
Базилевс рассмеялся и обратился к своим товарищам:
- Финикийцы всегда были лукавы и в словах и в делах. Но с ним будет весело поговорить за обедом. Гефестион, позаботься, чтобы сын Анат* возлежал сегодня вечером рядом со мной.