— Что у тебя на уме, Ланфир, коли ты явилась ко мне втихомолку? — грубо спросил Равин. Силу отпускать он не стал, а наоборот, на всякий случай приготовил для своей гостьи несколько неприятных сюрпризов. — Если тебе вздумалось побеседовать со мной, прислала бы эмиссара, и я бы выбрал место и время встречи. Если бы согласился на нее.
Ланфир улыбнулась своей пленительной предательской улыбкой:
— Равин, ты всегда был свиньей, но дураком — весьма редко. Эта женщина — Айз Седай. А если ее хватятся? Ты случаем герольдов не выслал, дабы объявить о том, где находишься?
— О чем ты говоришь? — усмехнулся Равин. — Она едва ли сильна. Ее без няньки-то и за порог выпускать нельзя. Они называют Айз Седай необученных детишек! Да половина того, что они умеют, — самостоятельно освоенные приемчики, а остальные их ухищрения… Нахватались наспех всякой мелочи! Того, что на самой поверхности лежит.
— Интересно, остался бы ты таким же самодовольно-благодушным, когда бы тринадцать таких вот «необученных детишек» образовали вокруг тебя круг?
Холодная издевка в ее голосе больно уязвила Равина, но он не выдал досады.
— Я принял меры предосторожности, Ланфир. Это не одна из моих милашек для забав, как ты их называешь. Здесь она шпионит для Башни. Теперь она сообщает в точности то, что надо мне, причем в охотку. Те, кто служат Избранным в Башне, верно указали мне, где ее отыскать. — Очень скоро наступит день, когда мир откажется от имени Отрекшиеся и склонится перед Избранными. Так предвещено, предвещено давным-давно. — Итак, зачем ты явилась, Ланфир? Наверняка не для того, чтобы помогать беззащитным женщинам.
Ланфир еле заметно пожала плечами:
— По мне, так забавляйся со своими игрушками, сколько тебе заблагорассудится. Особого гостеприимства от тебя не дождешься, поэтому прости меня, Равин, если…
С маленького столика у кровати Равина поднялся серебряный кувшин, наклонился, наполнил темным вином отделанный золотом кубок. Потом кувшин опустился на место, а кубок по воздуху поплыл в руку Ланфир. Разумеется, Равин не ощутил ничего, кроме слабого покалывания, не увидел никаких сплетенных потоков. Но ему подобная слепота никогда не нравилась. То, что она в равной мере не может увидеть его плетений, служило ему слабым утешением.
— Зачем? — повторил Равин.
Ланфир невозмутимо отпила из кубка и только потом заговорила:
— Поскольку ты нас избегаешь, кое-кто из Избранных вскоре явится сюда. Я прибыла первой, чтобы ты понял: это вовсе не нападение.
— Еще кто-то? Это какой-то твой план? Какое мне дело до замыслов других? Какая мне в них нужда? — Вдруг Равин глубоко, раскатисто рассмеялся: — Значит, это не нападение? Так? Ты же никогда не нападала в открытую, разве нет? Наверно, ты не так вероломна, как Могидин, но ты всегда предпочитала обойти с тыла или с фланга. На этот раз я тебе поверю — настолько, чтобы выслушать тебя. Но ты будешь у меня на виду. — Поверивший Ланфир и повернувшийся к ней спиной заслуживает того ножа, который окажется у него в спине. Нельзя сказать, что ей можно доверять и в том случае, если она у тебя под приглядом: характер у нее — в лучшем случае капризный. — Кто еще замешан во все это?
Поскольку с Силой теперь работал мужчина, у Равина было предупреждение куда более ясное. Открылся другой проем, в котором виднелись мраморные арки, выходящие на широкие каменные балконы, а в безоблачной голубизне неба с криками кружили чайки. Потом появился мужчина и шагнул через портал, тут же сомкнувшийся за ним.
Саммаэль был крепко сбитым массивным мужчиной, с виду более внушительным, чем на самом деле, с быстрой, энергичной походкой и грубыми манерами. Голубоглазый и золотоволосый, с аккуратно подстриженной ухоженной бородкой, он выглядел бы чрезвычайно привлекательным, если бы не косой шрам — к лицу, от лба до челюсти, точно приложили раскаленную докрасна кочергу. От шрама Саммаэль мог избавиться сразу после того, как получил его, ведь столько лет минуло с той поры. Но он предпочел оставить его.
Соединенный с саидин так же крепко, как и Равин, — находясь рядом, тот смутно чувствовал эту связь, — Саммаэль настороженно оглядел его:
— Я ожидал увидеть тут прислужниц и танцовщиц, Равин. Или после всех этих лет тебе наскучили развлечения?