— Пойдемте в горком. Там собралось много народа. Вам будут рады, — предложил секретарь. — Человек десять упоминали ваши имена.
— В дом Юккерса? — улыбаясь спросил маршал, но секретарь не знал кто такой Юккерс и впервые слышал о его доме. Многое забывается с годами, и время безжалостно стирает имена и названия.
В горкоме было полным-полно народу. Люди всегда инстинктивно стремятся собраться вместе. От стены отделился широкоплечий пахнущий табаком росляк, протянул маршалу тяжелую руку.
— Сколько лет, сколько зим…
Им уступили стулья, и они сели рядом, счастливые тем, что видят друг друга.
— Четверть века как не бывало. Я давно на пенсии, а мне все еще снятся бои над бухтой, над городом, над Огненной землей…
Об Огненной земле вспоминали во всех концах обширной комнаты, но постепенно вокруг маршала и его друга образовался плотный круг людей.
— А помните, как первая немецкая танковая армия неожиданно исчезла из Прикубанья? На ее поиски посылали разведсамолеты, и ни один не возвертался, а вы выпорхнули на трофейном «мессершмитте» и нашли.
— Такое не забывается, — ответил маршал, и перед его глазами встал никогда не вспоминавшийся в мирной жизни боевой эпизод. Он увидел раскрашенное желтой краской осиное туловище трофейного самолета, отремонтированного усилиями технарей и летчиков, и то, как он осваивал его, как впервые поднялся над землей в немецкой машине, а затем получил задание — полететь и найти ускользнувшую танковую армию фашистов. На него напялили узковатую, с чужого плеча, некрасивую, пахнущую каким-то противным запахом немецкую форму.
Начиналась увлекательная игра в темную, и полет мог показаться чем-то средним между выполнением долга и шуточной забавой. За линией фронта на переодетого советского летчика не обращали внимания, хотя он и был один-одинехонек. Нагруженные фашистские самолеты летели в сторону русских, облегченные возвращались. Почти рядом продымил подбитый «юнкерс» и с размаха врезался в пшеничное поле. «Не дотянул до аэродрома», — равнодушно подумал советский ас. После долгих блужданий он нашел задернутые облаками пыли колонны танков, кратчайшими путями уходящих на Сталинград, и сердце его радостно затрепетало. Дело было сделано, оставалось только доложить начальству.
На обратном пути к нему приблизился проворный «мессершмитт», и он увидел горбоносое, перечеркнутое осколочным шрамом лицо пилота. Немец показал рукой кверху, в шлемофоне раздался резкий возглас предупреждения:
— Над нами пять яков! — Самолет стремительно пошел в облака, только на фюзеляже мелькнул намалеванный киноварью бубновый туз.
Русский летчик обрадовался якам. Теперь можно не бояться, он среди своих. Но свои бесцеремонно навалились на него со всех сторон, и не навязывая боя, повели на аэродром, но не на тот, с которого он взлетел, а на другой, в сторону, и все прижимая ниже и ниже, заставили опуститься на прогибающиеся под тяжестью самолета металлические полосы. Он сел, с облегчением вылез из кабины, смахнул со лба капли пота. Со всех сторон проворно бежали возбужденные люди, кричали:
— А, попалась гадюка!
— Важную птицу зацапали!
Летчик взглянул на свою грудь и с удивлением увидел, что на мундире у него прикреплен «железный крест», сделанный из фибры, окантованной серебряным ободком.
— Я свой… товарищи… свой, — обрадованно кричал он подбегавшим к нему парням.
— Как свой?
— А, продался фашистам, — бравый старшина с ходу залепил ему оплеуху.
— Я советский генерал, летал в тыл с важным заданием. — К нему вернулось обычное равновесие. Он назвал свою фамилию, которую знали.
Офицеры угомонили разбушевавшихся солдат. Повели подозрительного человека в штаб. Последовала серия телефонных звонков, и недоразумение прояснилось.
Маршал зарумянился и спустя четверть века почувствовал ожег на щеке. Старшина умел бить.
Еще несколько раз летал смелый ас на обжитом «мессершмитте» в далекие опасные рейсы. Но теперь всякий раз в сопровождении своих истребителей, поджидавших его возвращения в условленной зоне.
Могучий пенсионер не выдержал — предложил пройтись на Огненную землю. В шумном вестибюле гостиницы к ним присоединились еще люди, пошли оживленной группой человек в двенадцать, по дороге многое переживая заново. Сердца охватила волнующая буря чувств, мыслей, воспоминаний.
Словно ливнями, омытая кровью земля обновилась и расцвела. Там, где проходил передний край, высились новые дома, с балконами, украшенными коврами. Повсюду алели красные флаги — все вокруг словно замело маковыми лепестками. Не было разбитой радиостанции, где помещались штабы; срезанный артиллерийскими снарядами лагерный сад разросся, и куда только достигал глаз зеленели квадраты виноградников. Нигде не виднелось ни одного дота, ни одной нитки колючей проволоки. Маршал знал: доты разобрали на строительство домов, из проволоки наделали гвоздей.