Часовой остановился возле русских, молча постоял несколько минут, закурил тоненькую сигарету, пустил голубые колечки дыма и зашагал дальше.
— Сегодня я принимаюсь за дело. Увидимся вечером в деревне, в крайней избушке, там я и живу, и все мои дружки танкисты квартируют там, — проговорил Шепетов и, бросив на плечо кирку, пошел по краю рва, который немцы начали рыть вдоль моря, придумав ему пышное название — «Атлантический вал».
Весь день Хлебников пребывал в возбужденном состоянии, обращая взгляд свой то к морю, пена которого взлетала выше прибрежных скал, то к затянутому облаками небу, то на окруженную вереском и колючим терновником приморскую батарею. Впервые он поделился сокровенной мыслью — бежать из плена. Говорить об этом опасно, так как люди, узнавшие его тайну, могли предать, выдать гестаповцам, но для такого рискованного дела нужны соучастники. То, что не под силу одному, преодолимо для десяти. Мысль о бегстве появилась давно, еще в первый день пленения, на Украине, но подходящего случая не подвернулось. Каждый час удалял его от Родины. В первый день плена было легче бежать, чем на второй. Его везли на запад и после долгих мытарств и унижений поселили на северном берегу Франции, среди военнопленных всех государств Европы. Близость свободного, вечно взволнованного моря с новой силой возродила никогда не угасавшую мечту о побеге.
Хлебников представлял себе опасность задуманного. Пойманных беглецов эсэсовцы расстреливали. Без карты и компаса пуститься на плоту ночью через бурный пролив — на это требуется бесстрашие, на которое не каждый решится. Дело-то ведь добровольное. Приказать нельзя. Пойдут ли за ним на риск люди, которых он еще не видел в глаза? Кто они, эти танкисты? И потом, что ждет их, если они доберутся до Англии? Дадут ли им оружие и возможность продолжать борьбу? Но как бы там ни было, англичане — союзники СССР в борьбе с немецким фашизмом, а союзникам положено верить. Быть может, среди пленных англичан отыщется лоцман, знакомый с проливом?
День тянулся долго, наконец солнце опустилось в море. Наступили сумерки. Военнопленных построили в колонну и по пыльной дороге погнали в деревню, огороженную колючей проволокой. Хлебников уже давно заметил, что охрана здесь не такая многочисленная и строгая, как в лагерях, в которых ему пришлось побывать краткое время. Население из прибрежной полосы выселили, и это, видимо, усыпило бдительность охраны.
После ужина к Хлебникову с котелком в руке подошел Шепетов.
— Согласны бежать одиннадцать, все русские, я двенадцатый, ты тринадцатый. Набралась чертова дюжина. Гвозди нашли, есть веревки, три топора и молоток. Среди охотников бежать два сапера, берутся быстро соорудить плот. Собираемся у обгорелого дуба. Бежим сегодня: ночь темная, и ветер попутный. В проволоке, ограждающей лагерь, я уже проделал дыру. Как старший по званию, команду беру на себя. — Шепетов внимательно взглянул в лицо товарища. — А ты что опустился, ходишь невеселый, небритый? Так, брат, не годится. Советский солдат нигде, даже в полоне, не должен терять достоинства.
— Ну, хватил через край. Просто бритвы нет.
— Пойдем, у нас найдется.
Они прошли к темному дому, сложенному из разбитых барок на сваях. У дома, сидя на поваленном бревне перед куском картона, уставленного самодельными фигурками, молодой русский военнопленный и лысый немецкий солдат играли в шахматы.
— Это Агеев, тоже танкист, — словно представляя игроков, сказал Шепетов. — А немец — чемпион города Лигниц по шахматам. Самолюбив, как черт, если проиграет, бьет Агеева по лицу. Но Агеев упрям и терпелив и ни одной партии еще не сдал, хотя режутся они каждый вечер. Вот видишь, и сейчас немцу каюк, через два хода мат.
Хлебников рассмеялся. Шепетов ему нравился.
Вошли в дом. Дерево сильно подгнило, стены покрылись зеленоватой плесенью, которую уже ничем нельзя было вытравить. На каменном полу разостланное сено, закрытое рваными шинелями; на кухонном столе надраенные до блеска солдатские котелки, ложки с вырезанными на них инициалами.
— Вот здесь мы и квартируем… Чередниченко, бегом ко мне! — крикнул Шепетов в окно, затененное кустом сирени.
Вошел высокий белобрысый человек с добрыми усталыми глазами василькового цвета. На выгоревших петлицах гимнастерки его зеленели следы от снятых треугольников.