— Пошли! — приказал Шепетов, по-хозяйски задул на столе огонь, сунул теплую плошку в карман.
Шепетов пошел первым, Чередниченко дружелюбно подталкивал англичанина. Подошли к проволоке, поодиночке пролезли в дыру, заблаговременно отмеченную куском бинта, и торопливо направились к морю.
— Ложись! — прошептал Шепетов.
Люди легли, охлаждая разгоряченные лица холодной травой. С земли на фоне неба Хлебников увидел часового. Опираясь на винтовку, немец мурлыкал под нос детскую песенку.
— Уберем? — спросил старшина.
— Возьмем с собой, все-таки «язык», — посоветовал Хлебников.
Оставляя за собой след в росистой траве, Шепетов подполз к часовому, дернул его за ноги, бесшумно свалил. Немца связали, заткнули рот и, подталкивая его, пошли дальше на шум прибоя, напоминающего о свободе.
С берега раздался легкий свист. Пошли левее, на свист. На песчаной отмели стояли два человека, чернел поставленный на железные бочки квадратный плот.
— Плот добротный, мы даже руль к нему присобачили, нашли на берегу шесть весел, но вот беда: через равные промежутки времени море освещают два прожектора, — доложил один из поджидавших на берегу.
— Знаю, — ответил Шепетов. — Натягивай плащ-палатку!
Слева из-за скалы на море упало широкое лезвие голубого света, осветило вбитые по мелководью железные колья с натянутой на них колючей проволокой, медленно прошло по темным прыгающим волнам направо, потом налево. Свет погас так же внезапно, как и появился, и ночь показалась еще черней.
— Все за работу! Сталкивай плот на воду! Садись! — отрывисто командовал Шепетов.
Замочив ноги выше колен, Хлебников оттолкнулся от берега, упал на мокрые, пахнущие смолой доски, почувствовал, как над головой у него с треском надулась плащ-палатка, глубоко вдохнул бодрящий запах моря, улыбнулся.
— Налегай, ребята, на весла!
— Тише ты! Орешь, фрицы услышат.
Хлебников с силой опустил весло в воду, почувствовал, как плот качнулся, упал с волны на волну, подвинулся вперед. Он ударил еще несколько раз веслом, оглянулся — берег скрылся из глаз в темноте. Справа, с прибрежной скалы, пустили осветительную ракету; описав дугу и не долетев до воды, она погасла.
Плот держался высоко над водой, морские брызги не долетали до людей, но Хлебников всем телом почувствовал в воздухе сырость, подумал, что Давид прав: приближается туман.
Луч прожектора упал с берега, пробежал по курчавым волнам и, не задерживаясь, скользнул по плоту, на мгновение осветив нахохлившихся от холода, прижавшихся к доскам людей. Хлебников, как ребенок, закрыл глаза: ему казалось, если он не видит прожекторного луча, то и люди, пустившие этот луч, не увидят его.
— Пронесло, — сказал Шепетов, натягивая на себя изодранную шинель. — Скорей бы начинался туман. В нем наше спасение, не ровен час, заметят, или разобьют из пушек, или отбуксируют сторожевиком. Да развяжите Давида, пускай поработает веслами, согреется.
Англичанина развязали. Он дрожал, сквозь свист ветра слышен дробный стук его зубов.
Люди, сидя на краях плота, усиленно гребли. Никто не разговаривал, как будто немцы на берегу могли услышать слова. Непроглядная темнота придавила людей.
Прожектор вспыхивал и гаснул, напоминая огонь маяка. Когда беглецы были уже далеко от берега, голубоватый луч прошел над ними, тотчас вернулся, задержался на плоту, и сразу же с другой стороны берега на плот упал луч второго прожектора. В пыльном, дымящемся свете Хлебников увидел испуганные лица товарищей, заметил на гимнастерке Шепетова пришитую гарусной ниткой медную пуговицу со звездой.
— Греби, греби, ребята! — закричал старшина. — Туман приближается. В тумане исчезнем, как камень в море.
Хлебников нахмурился, хорошо зная, что даже самолет, попавший в луч прожектора, не скоро уходит от беды.
Беглецы налегли на весла. Англичанин выхватил из рук Шепетова весло и с необыкновенной быстротой погружал в море.
С берега раздался выстрел один, второй, третий. Люди на плоту согнулись, всем телом чувствуя приближение снарядов. Распарывая воздух, снаряды не долетели до плота. Второй залп — перелет, третий залп — снаряды разорвались где-то справа.
— Погано стриляють, наши артиллеристы куды краще, — с задором сказал Чередниченко.
Слыша мелодичные украинские слова, Хлебников подумал, что храбрец лучше всего виден под огнем.
Давид сунул руку в карман, отыскал за подкладкой головку чеснока, раскрошил ее и, проявив невероятную щедрость, дал каждому товарищу по зубку. Чеснок спасал от цинги и множества других болезней и ценился в лагере дороже золота.