Токарев решил отправиться с разведчиками, но Рева категорически запретил.
Рева получил приказ — готовиться к форсированию Днепра и взятию Никополя. Время начала операции будет указано особо в секретном пакете в 22 часа.
Корреспонденты «Знамя Родины» решили идти с полком. Весь день фашисты обстреливали район штаба полка, несколько снарядов разорвалось в саду дома, где мы поселились.
В половине десятого вечера нас позвали в штаб, где все пропитано запахом кожи и лошадиным потом. Там было полно строевых офицеров, бряцающих оружием, у плетня нетерпеливо били копытами кони. Из штаба дивизии привезли секретный пакет с надписью — вскрыть в 22 часа.
Поглядывая на часы, томительно ждем назначенного времени. Наконец, в торжественной тишине Рева, вставший во весь рост, рвет пакет, вынимает из него приказ, написанный на плотной топографической карте уже оставленного района.
— Операция на сегодня откладывается… Полку быть готовым к наступлению! — прочел майор.
Вернулись в редакцию, расположившуюся в красивом селе Богдановка. Через час нас послали обратно к Реве, чтобы описать предстоявший наступательный бой. Во время повального отступления каждый бросок вперед действует вдохновляюще, и об этом следует писать в газету.
Ночевали в Белозерской МТС, в штабе только что организованного отряда партизан. Партизаны с ног до головы увешаны оружием. Настроение у них бодрое. Они иронически поглядывают на нас. Мол, воюете плохо. Уйдете, так мы покажем фашистам кузькину мать.
К фронту подходят колонны свежих войск, еще не бывших в боях. Солдаты пожилые, призванные из запаса, вооружены трехлинейками образца девяносто первого года. Идут молча, посасывая козьи ножки, многие хромают, видимо, не научились как следует обматывать портянками ноги. С одной из таких колонн попали под бомбежку, самолеты снизились и обстреляли войска из пулеметов. После того как солдаты разбежались по обе стороны шоссе, летчики начали бомбить. Я остался в машине, уверенный, что на дорогу, которая вскоре понадобится им самим, оккупанты не станут сбрасывать бомбы. Так оно и вышло.
Немецкая артиллерия кромсает поле золотоголовых подсолнухов. Сильные стебли под взрывными волнами пригибаются до самой земли и потом снова встают во весь рост, неистребимые, как люди.
Вернулись в Каменку, подернутую терпким дымом пожаров. Продолжается сильный артиллерийский обстрел, разрушено много каменных домов. Сюда прибыло несколько грузовиков с пустыми пивными бутылками для борьбы с танками.
К нам подошел шофер. Он везет раненого, у которого в руках разорвалась граната. Шофер спрашивает:
— Куда его доставить, в госпиталь или трибунал?
Я посоветовал везти в госпиталь, и шофер послушался меня.
Приказа о наступлении нет, и мы уехали в Большую Белозерку, куда переехала наша редакция. Семен Жуков, которого любили все корреспонденты, уехал. Его назначили редактором армейской газеты.
С Давидом Вишневским еду в дивизию Шепетова, получившую задачу — наступать через Днепр.
Дивизия расположена в полуразбитых фашистской артиллерией селах Благовещенское, Ивановка, Ново-Украинка.
Всю ночь на берегу реки Конки по неправильному кругу с зажженными фарами ходят несколько автомашин — наивная затея Сабадашевского создать у противника впечатление о подходе наших танков.
Поехали в село Ивановку в полк капитана Иванова. Этому полку Шепетов приказал переправиться через Днепр и занять село Ново-Каменку. Капитан достал из планшета карту, густо испещренную красным карандашом, словно забрызганную кровью, и показал, как будет проходить атака.
У обрывистого берега Конки стоят несколько пахнущих смолой барж и катеров, пришедших сюда из Черноморья. Мы остановились у пахнущего свежей краской катера, вооруженного пушкой и пулеметами.
Командир катера — молоденький лейтенант, похожий на девушку, беседовал с матросами. Долетел обрывок фразы:
— Я презираю смерть…
Эти слова как-то не вязались с нарядной морской внешностью лейтенанта, его блестящими карими глазами, яркими, как бы подкрашенными, почти девичьими губами. Я прислушался. Он сказал, что всю жизнь прожил на море и не знал, что русские реки настолько красивы.