На рассвете оставляем Каменку.
Кто-то одним вздохом выпаливает:
— Я вот отступаю, а мать осталась у немцев. Куда это годится?!
На душе у меня тоже все время противно, тяжело.
За ворота в одной рубашке выбегает Нюся, теплая и ласковая повисает у меня на шее.
— Ваня, возьми меня с собой.
Вся кровь от сердца прилила к щекам. Я молча, с силой разрываю душистый венок ее тонких рук и, не глядя на нее, иду прочь.
Я понимаю последний крик девичьей души. Приход оккупантов — крушение всей ее жизни. Если бы не приказ отступать — лег бы у ее порога и стрелял до последнего патрона, и гитлеровцы прикоснулись бы к ее телу, только переступив через мой труп.
С лейтенантом Чугуновым и тридцатью кавалеристами, благо тучи закрывают луну, выезжаем ночью в разведку в сторону Каменки.
Едем через поля высокого проса на удалении двух километров от дороги. Кони идут крупной рысью. Чугунов торопится.
Неожиданно натыкаемся на аэродром и останавливаемся в недоумении. Каким образом немцы смогли так быстро перетащить самолеты, да еще так близко к фронту?
На аэродроме полно людей, занятых расчисткой поля и постройкой ангаров из плетеной лозы.
В Каменку въезжаем со стороны, где жила Нюся. Спешиваемся, отдаем коней коноводам и пробираемся огородами к домам. Воздух оглашается неистовым лаем. Но мы уже видим, что немцев здесь нет, идем смелее.
Стучу в знакомую ставню, называю себя. Открывает Евдокия Тимофеевна — Нюсина мать, бросается на грудь, рыдания сотрясают ее. Даю ей воды, понемногу женщина успокаивается.
— А где отец, Нюся где?
— Забрали на работу, на строительство аэродрома… Боюсь, как бы не погнали в Неметчину. Штаб фашистов возле больницы, через Днепр переправляется много войск, везут танки. Говорят, семнадцатая армия.
Мы попрощались, сели на коней и на изгибе дороги напоролись на немецкий танк. Танкисты окликнули.
Пришлось ударить по коням и лететь вскачь через изгороди и огороды. Вслед хлестнул пулемет.
Меня всегда тянуло в редакцию, и возвращался я туда, как в родной дом. Хотелось поговорить с товарищами, почитать свежие, в лучшем случае недельной давности, московские газеты. Но мне не давали засиживаться, я специальный корреспондент, и мое место пребывания в дивизиях.
Вот и сейчас, только вернулся, не успел еще пообедать, а Нина Зикеева уже печатает для меня новую командировку, на этот раз в 164-ю дивизию, штаб которой находится в Малой Лепетихе. Дивизия эта крепко потрепала фашистов, взяла трофеи, захватила пленных. Об этом надо написать две полосы для газеты. Едем пятеро: Павло Байдебура, Наум Демиховский, неизменный Лифшиц третий и, как всегда, шофер Куриленко.
…В селе стоят несколько огромных крытых немецких грузовиков, захваченных в ночном бою батальоном, которым командует старший лейтенант А. А. Терещенко. Машины только что привезли в село. Из них вываливают содержимое. С треском падает и разваливается на земле огромный узел грязного дамского белья. Старшина, залезший в кузов, подает оттуда ящик чайных сервизов, пучок связанных босоножек, женскую шубу, музейные картины. Я узнаю холст, написанный Сергеем Васильковским, — степь и роскошные голубые дали.
Летит на землю солдатская сумка. В ней дюжина серебряных ложек и кусок мраморного стирального мыла, завернутый в страницы, вырванные из томика Гёте.
На земле лежит окровавленный, пробитый штыком офицерский мундир из тонкого дорогого сукна. Одного погона недостает. Спасаясь, фашистские офицеры в панике срывали с себя знаки различия и ордена, стараясь походить на солдат.
Старый колхозник с любопытством поднимает мундир с земли. В каком-то кармашке находит коробку из- под спичек, открывает ее, там лежит дюжина золотых зубов.
Во время ночного боя в немецкой штабной машине, раскрашенной красными крестами для маскировки, нашли кипу карт и секретных документов; вместе с машиной захватили крупного офицера. Сначала гитлеровец валял дурака, называл себя шофером, потом ефрейтором. Но когда ему показали его же фотографию в офицерском мундире с черным бархатным воротником, сознался.
Да, он штабной работник — майор, и приехал из Берлина на передовые позиции раздавать «железные кресты» от имени самого фюрера.
Пять крестов в черной бархатной коробке лежат на столе у командира полка капитана Свиридова. Тут же начальник штаба полка — капитан Мартыненко, заливаясь смехом, переворачивает альбом порнографических открыток. В альбоме лежат снимки жены, портреты Гитлера и немецких генералов. Неплохая компания! Вместе с письмами из дома фотографии самого офицера. Он снят на ажурном фоне Эйфелевой башни, у венского памятника Штраусу, на площади святого Марка в Венеции. Немцы любят фотографироваться — на память.