Как из-под земли, появился фашистский офицер, поднял руки, пробормотал:
— Около пяти тысяч наших трупов за два дня на ничтожном клочке земли… Дорого достанется нам Тимашовка.
— А вы уверены, что возьмете Тимашовку? — по- немецки спросил Лушников.
— Да, уверен, — вызывающе ответил пленный. — Еще дней тридцать — сорок, и конец войне.
— Вы уверены в этом? — переспросил Лушников.
— Да! В этом убежден каждый немецкий солдат.
— А я уверен, что война будет продолжаться года четыре, как первая мировая, и кончится вашим поражением в Берлине. Вот она, ваша столица, — сказал Лушников и достал из планшета карту Берлина, выдранную из Большой Советской Энциклопедии.
Фашист рассмеялся, и сразу же, точно эхо, ему ответил истерический хохот. Хохотал сумасшедший немец, рехнувшийся от нашей бомбежки. Этот парень пережил больше, чем землетрясение и потоп, вместе взятые. Сидя в противотанковом рву, он пережил уничтожение мира.
Сдерживая тошноту, я прошел вдоль скользкого от крови рва, думая, что эта искалеченная, выжженная земля обречена на вечное бесплодие. Некуда было поставить ногу, земля была скрыта мертвыми телами. Трупы пружинили. Большинство фашистов умерло, уткнувшись головами в землю. Попался труп с двумя касками, привязанными к животу и груди.
За рвом возникла до боли знакомая музыка, и мы увидели шагающего навстречу красноармейца, играющего на трофейном, затейливо украшенном перламутром аккордеоне.
— Вот оно, Мамаево побоище… Смотрю и все налюбоваться не могу, — сказал красноармеец, горделиво окинув поле боя, и торжествующе издал на аккордеоне целую гамму победных звуков.
Немецкая артиллерия начала бить по рву, подымая к безучастному небу тучи праха. Мы вернулись в Тимашовку, а оттуда уехали в Михайловку.
В штабе дивизии встретили командира дивизии — полковника Рослого — могучего человека, того, который одним из первых прорвал «линию Маннергейма» в войне с белофиннами.
— Ну, видали капитана Гвоздева? — спросил нас полковник.
— А чем знаменит этот Гвоздев?
— Лучший артиллерист. Один из тех людей, которые справляются с любым делом, за что бы ни взялись. Езжайте к нему в дивизион. Немцы начали наступление со стороны Малой Белозерки, и он сейчас перекантовался туда.
Гвоздева нашли в маленьком домике на окраине села. У него были присущие фигуре атлета широкие плечи и тонкая талия. Время было обеденное, и капитан пригласил нас к столу с газетами вместо скатерти. После обеда на третье подали громадный арбуз. На гладкой коре его штыком было нацарапано: «Артиллеристу Николаю Гвоздеву от благодарной пехоты».
Высокий и худой капитан прочел надпись и улыбнулся:
— Да, мы расчистили дорогу танкам и пехоте. Русская артиллерия лучше немецкой, и пушек у нас больше.
Иссиня-черные волосы капитана оттеняли его смуглое лицо.
Четыре бризантных снаряда разорвались поблизости. Гвоздев пошел к телефону, попросил кого-то дать огонька прикурить. Раздалось несколько мощных залпов, и фашистские пушки умолкли.
Гвоздев прибыл в нашу армию с орденом Красного Знамени, полученным в боях с белофиннами. Он приехал в село Тимашовку и сразу же вступил в дело.
Всю ночь перед этим Гвоздев просидел в штабе дивизии над картами и донесениями, изучил обстановку. Наши части задержали продвижение противника на несколько суток. Фашистские генералы неистовствовали. Они зря теряли под Тимашовкой время. Приближалась осень, а с нею дождь, грязь, беспутица. По мнению Гвоздева, противник попытается прорваться на стыке между двумя нашими дивизиями, предварительно накопившись в зарослях кукурузы перед противотанковым рвом.
Это было только предположение, предчувствие, переходящее в уверенность, и Гвоздев отдал приказ старшему лейтенанту Михайлову — пристрелять это пространство и данные зарубить у себя на носу.
На второй день нашего знакомства Гвоздев сидел перед противотанковым рвом в доте своего товарища по финской кампании капитана Шевченко, которого после гибели сменил лейтенант Лушников. На столе его лежали три тома труда профессора Дьяконова «Теория артиллерийского огня».
Лушников выглянул из дота и ахнул:
— Смотрите, товарищ капитан! — крикнул он.
Из зарослей высокой кукурузы в полном боевом порядке разворачивался батальон фашистов. Солдаты шагали во весь рост с автоматами наперевес, шли в самое уязвимое место обороны — в стык двух дивизий, на участок, пристрелянный Михайловым. То была первая в этом бою «психическая атака».