Осколок снаряда ударил пулеметчика. Убитый Гринкин не выпустил ручки затыльника, и пулемет, за которым лежал мертвец, продолжал стрелять. Это было настолько страшно, что фашисты прекратили атаку и залегли, уткнувшись лицами в мокрое, пахнущее тленом поле.
В этот день даже тяжелораненые не бросали оружия.
Немцы потеснили спешившихся казаков. И вдруг из-за холмов показалось девять, а потом еще двенадцать советских бомбардировщиков. Они засыпали фашистов бомбами, расстреливали из пулеметов. Кверху летело оружие, разорванные тела гитлеровцев.
Появление родных самолетов как бы вдохнуло энергию в уставших бойцов. Раздалась команда:
— По коням!
Ее зычно повторили казаки.
Словно вихрь, пронеслась кавалерия, сверкнули клинки, и начался сокрушительный бой, от которого замирало сердце. Фашисты бежали по склонам, им некуда было укрыться, клинки настигали их всюду. В страхе шарахались кони от трупов. И тогда все двадцать немецких орудий, не считаясь с тем, что на склонах, кроме казаков, были и фашисты, стали бить по ним беглым огнем.
Руководил схваткой Ялунин. К нему со всех сторон сходились сведения, он был в курсе каждого события, бросал вперед подразделения, заставлял одних залечь, других подняться, третьих заходить во фланг.
Связь между эскадронами и командиром полка, между ним и Кириченко осуществляли три казака: Трегубов, Бушнев, Мазур.
Там, где спешенные бойцы пригибались к мокрой земле, офицеры связи проносились бешеным галопом на своих огромных конях. Казалось, сама смерть боялась коснуться этих отчаянных людей.
С раздутыми ноздрями, одним махом переносясь через каменные заборы, перепрыгивая через канавы с бурлящей водой, мчался рыжий конь Трегубова. Он был великолепен, этот конь, великолепен был и всадник на нем с обнаженным сверкающим клинком. Их видели повсюду.
Точно и аккуратно передавал Трегубов приказ командира, и как-то неудобно было не подняться казакам там, где за минуту до этого промчался ладный и бравый всадник.
Он очутился рядом с Ялуниным у двух орудий с перебитыми расчетами. Стволы были накалены, и капли дождя испарялись на металле. Фашисты были совсем близко, намереваясь захватить пушки.
Как быть? И вдруг мимо мчится тройка обезумевших коней, впряженная в бричку. Прыжок — и два человека вцепились в спутавшиеся вожжи, повисли на вспененных конских мордах, остановили стремительный бег.
Еще несколько минут, кони впряжены в орудие, и оно отвезено в балку. Какие-то артиллеристы, оставшиеся без пушки, бегут к нему, словно детей, прижимая к груди снаряды. За первым орудием вывезено второе.
А бой бушует с неистовой силой, как разыгравшаяся метель. Без умолку строчат немецкие автоматы, тяжелые снаряды подымают фонтаны мокрой земли, острых камней и грязной воды. Все звуки и видения смешались в дыму и огне. И только чуткое ухо Ялунина, его острый взгляд разбирается в этом кромешном аду. Он знает, что военный успех уже склонился к нему. Ему надо послать теперь своих людей далеко на фланг, узнать, нет ли там оккупантов, не грозит ли оттуда опасность.
Трегубов, Мазур и лейтенант Должук прыгнули в мягко скрипнувшие седла. Удар шпорами, и кони, прижав уши и вытянув шеи, понесли их вперед сквозь заунывное пение пуль, мимо взрывов и, как всегда, мимо смерти.
Вот она, насыпь железной дороги с поломанными рельсами и вывернутыми шпалами. Конь берет ее в четыре прыжка. За насыпью, совсем близко, фашисты. Их человек сто, не меньше, но еще ближе на земле распластались двое в красноармейской форме.
В чем дело? Кто они? Трегубов подлетает к ним, спрыгивает с коня, слышит мягкий грудной голос:
— Не волнуйся, милый… Страна не забудет тебя… Сцепи зубы и терпи.
Трегубов видит: темно-зеленые медицинские петлицы, два вишневых кубика, золотистые пряди волос, выбившиеся из-под пилотки. Женщина-военфельдшер делает перевязку раненому лейтенанту.
Короткий знакомый неприятный свист. Женщина хватается за сердце, и тонкие белые пальцы ее окрашивает алая кровь.
Пуля пробила ей грудь и вышла через спину.
Впереди фашисты, через пять минут они будут здесь — звери, не знающие, что такое милосердие, что такое пощада. Правая рука женщины ищет револьвер, но пальцы уже не слушаются, и она просит склонившегося над ней казака:
— Пристрелите меня… Не хочу живой… в грязные фашистские лапы…
Трегубов смотрит влево и видит, что и оттуда движутся фашисты.
Надо предупредить Ялунина, но надо также спасти родных советских людей. Но как это сделать? Ведь раненых двое.
Кого-то из них придется оставить. Трегубов решается — возьму лейтенанта — на войне солдат дороже бабы. Но лейтенант — благородный советский человек. Он говорит: