Тогда идите своей дорогой, а мы взорвем шахту.
Женщины побледнели и медленно побрели вперед, поминутно оглядываясь.
— Эй, кто там, выходи, — закричал майор в зияющий зев шахты. Никто не отозвался. Майор бросил в дыру гранату. Глухой взрыв еще гуще оттенил могильную тишину.
И тогда из ближайшего строения походкой хозяина вышел старик — шахтер с татуировкой угольной пыли на морщинистом лице. Даже в это время, когда все люди ушли отсюда, он не решился покинуть шахту.
— Дезертиров шукаете? — спросил старик. — Там они, цельных шесть душ. У меня четверо сынов у красных, а эти на чужом коне в рай хотят въехать… Покликать их?
— Зови!
Старик отцепил от брезентового пояса шахтерскую лампу, зажег ее и не спеша привычно полез вниз. Минут через десять он вернулся.
— Не хотят, гады, вылазить на свет божий. Послепнуть боятся.
— А ну, живо за стариком… Привести их. В случае сопротивления — стрелять на месте, — приказал майор трем казакам.
Через четверть часа дезертиры под конвоем стали вылезать из шахты. Все они, кроме одного, были одеты в гражданское платье.
— Где оружие? — спросил майор одетого в военную форму человека, неуклюже топтавшегося на месте.
— Я с трудового фронта… Окопы рыл под Ворошиловградом… Страсть сколько земли там накопали.
— Какого года рождения?
— Тысяча девятисотого…
— Расстрелять бы его, сукиного сына! — вставил старик. Уничтожающее презрение горело в его светлых глазах, словно ляписом обведенных синей угольной пылью.
— Что ты, дед? У меня четверо сынов в Красной Армии.
Казаки прыснули со смеха. Человек врал, не задумываясь над сказанным. Даже дезертиры, опустившие было глаза, и те улыбались.
— Не за что нам воевать — вот и ховаемся, — выпалил один из них, обутый в резиновые сапоги, и, встретившись со взглядом майора, добавил: — Разрешите закурить. — Руки его тревожно зашарили по карманам.
— Это ты их завел сюда? — крикнул майор, угадав в нем вожака. — Смотри мне в глаза… Прямо смотри!
Но дезертир прыгнул в сторону и бросился бежать к обрыву, забрызганному кровавыми каплями шиповника. Пуля, пущенная из нагана, догнала его. Человек остановился, какую-то долю секунды постоял неподвижно, словно выбирая место, куда бы лучше упасть, и рухнул на черную, присыпанную углем землю, неестественно далеко отбросив голову. Один из дезертиров принялся мочиться, у остальных дрожали руки.
— Что с ними делать, расстрелять их всех до одного? — спросил майор.
— Побить их надо, — потребовал старик. — Нечего с ними цацкаться, побить и все, как мы били дезертиров в восемнадцатом году. Время-то сейчас оно полохливое. Пусть не поганят шахтерскую землю. Уйдете вы, они нам житья не дадут, да еще чего доброго к оккупантам перекинутся.
— Становитесь в ряд, затылком ко мне, — приказал майор.
Дезертиры стали, как им приказали, ежесекундно поворачивая головы назад. Один из них противно плакал.
Для майора я был посторонний человек, из штаба армии, я мог все истолковать по-своему, и он спросил меня:
— Побьем?
— Зачем? Из них еще могут получиться хорошие солдаты. — Я вышел вперед и стал перед дезертирами, чтобы успокоить их. Они знали, пока я стою так, в них не станут стрелять.
Майор подошел и стал рядом со мной.
— Старик правильно говорит, что всех вас следует расстрелять. Но, если останетесь сволочами — это всегда успеется. Важно, чтобы вы поняли свою вину и искупили ее, — сказал он. — Пойдете в армию?
— Пойдем и в первом же бою выправим свою оплошку, — пробормотал тот, что плакал.
— Кто этот убитый?
— Захарченко — лесник. Он украл две лошади у красноармейцев. У него и винтовка есть… А обмундирование сховано… Он нас и подбил сюда…
— Вот и хорошо, что напали сразу на баламута. Это вам наука. А сейчас марш домой, берите сухарей на дорогу и дуйте в военкомат, — приказал майор, довольный тем, что все так разумно разрешилось.
Быстрым, веселым шагом, ни от кого не хоронясь, дезертиры пошли домой. Мы сели на коней и к вечеру вернулись в дивизию.
Утром Варя рассказала, что на безыменной шахтенке казаки застрелили лесника.
— Он и муж был плохой и сено, говорят, спалил на Фащевке… Только в шахте дезертиров было восемнадцать душ… Четверо сразу подались в военкомат, а остальные вечером, когда убедились, что казаки уехали.
1941 г.
ХРАБРОСТЬ
Веру Алексеевну разбудил стук в дверь.
— Верочка, вас какой-то военный спрашивает! — сказала соседка.